Потерянные крылья - Морган Дэйл

– Что?

– Я говорю, что теперь ты… менее искусственный. Живой какой-то.

Это вызывает у Кристофера приступ смеха. Разумеется, он прекрасно понимает, о чем говорит волк. На экране и на публике он производит впечатление нарисованного. Макияж скрывает все недостатки, а камера и свет создают ощущение, что он вовсе не настоящий человек, а идеальный фарфоровый образ. Любые его взгляды и движения должны источать элегантность, быть точными и выверенными. Его вкус должен быть утонченным. Он не может позволить себе пить кофе с сахаром или с недостаточно пышной пенкой, пользоваться дешевым парфюмом и носить неидеально отглаженный костюм.

– Ну, я и не должен был казаться живым.

Джейсон приподнимает брови, протыкая сосиску остро наточенной палкой.

– В смысле?

– Когда ты лицо фармацевтической компании, ты не имеешь права быть неидеальным. Твоя кожа должна быть ровной и чистой, потому что любой, кто посмотрит на тебя, спросит: «А каким кремом пользуется этот человек? Может, он пьет какие-то витамины?» Ты не имеешь права болеть, потому что лекарства, которые производит твоя семья, не имеют изъянов. Так же, как и ты сам. Люди всегда будут говорить: «Если Олдридж не смог вылечить своего сына, как он вылечит нас?»

Очередная пленка от сосиски летит в пакетик, который они отвели под мусор. Крис не отдает сосиску Джейсону, вместо этого сразу откусывая половину, и Коуэлл издает возмущенный возглас:

– Эй! А ну, не есть раньше времени!

Крис довольно смеется и заканчивает с сосиской, которая была немного склизкой из-за того, что полежала два дня в рюкзаке. Он берет следующую и поддевает ногтем краешек упаковки.

– Должен же я хоть какую-то пользу семье приносить.

Джейсон хмурится: его волей-неволей закидывает в старое воспоминание, которое лишь слегка поблекло со временем, но на поверку остается все таким же болезненно-острым.

День клонится к закату, и лучи вечернего солнца делают маленькую комнатку с окошком оранжевой. Обычно она выглядит серой из-за бетонных стен и пола, в ней нет ничего, что притягивало бы взгляд. В вечерние часы все становится не так уныло.

Тельце, свернувшееся клубком в самом углу, кажется крошечным. Серый мех хвоста прикрывает босые ступни, пальцы на которых поджимаются от холода: на улице недостаточно морозно, чтобы хозяйка дома решила, что уже пора начинать тратиться на отопление этой части дома.

Ребенок, на вид лет десяти, лежит на грязном матрасе, который уже давным-давно просел и кое-где даже порвался, так что можно увидеть его поролоновые внутренности. Дрожь проходит по всему маленькому телу, но совершенно неясно, что ее вызвало: то ли это от холода, пробирающего до самых костей, то ли от страха.

Громыхание замка и протяжный скрип, похожий на чей-то крик о помощи, заставляют мальчика плотнее прижаться к бетонной стене, окрашенной оранжевым. Дыхание становится настолько частым и прерывистым, что можно невольно задаться вопросом: а не задохнется ли малец?

В комнату вплывает женщина. Она совсем не подходит здешней обстановке: ее идеально уложенные золотые волосы струятся по хрупким плечам, словно шелк. Открытое платье позволяет хорошо разглядеть фарфоровую кожу на них. Все ее движения кажутся плавными, полными элегантности и королевского достоинства. Легко оказаться во власти ее очарования, не стоит только смотреть в ее грязно-зеленые, почти коричневые, глаза. В них не найти ничего привлекательного – лишь жестокость, гнев и отвращение.

Комочек, сжавшийся в углу, скалит маленькие белые клыки, смотря на женщину исподлобья.

Взмах. Удар. Вскрик.

Биться головой о бетонный пол ужасно больно. Оба об этом знают.

– Ты ничего не можешь! Я столько тебя учила, но, кажется, ты совершенно необучаем! Ты можешь быть хоть немного полезен?

Тонкая женская ручка в перчатке оказывается неожиданно сильной. Изящные пальцы сжимаются на серебристых волосах, ногти даже через ткань царапают кожу. Мальчишку встряхивают, словно беспомощного щенка, не давая ему ни минуты на то, чтобы прийти в себя после первого удара.

– Я заплатила за тебя слишком много. Твоя мерзкая мамаша уверяла меня, что ты не ведешь себя как волчонок, но на деле я вижу обратное: дикое глупое зверье!

Попытка вырваться вызывает у женщины лишь еще более ослепительную ярость. Она хочет с размаху впечатать его в стену лицом, но останавливается, вместо этого сжимая его щеки пальцами.

– Завтра приезжает мой дорогой братец, и я надеюсь, ты будешь хоть немного полезен. Мой брат должен остаться доволен, или, клянусь богом, я вырву твои клыки, а хвост пущу на воротник. Ты меня понял, звереныш?

Попытка закивать не увенчалась успехом из-за крепкой хватки в его волосах.

– Я тебя не слышу, паршивец!

Проглотив слезы и собственную гордость, мальчик произносит:

– Да, хозяйка.

Из личного кошмара его вырывает требовательный голос избалованного мальчишки, который настойчиво просит прекратить подпаливать сосиски и, если ему их не жалко, отдать ему. Джейсон резко вытаскивает палку из огня и смотрит на то, во что она превратилась.

– Ну вот. Ты что, уснул? Ее теперь даже собаке не отдашь.

Крис бросает быстрый взгляд в сторону волчьих ушей на макушке у спутника и заливается громким смехом.

– Брось ее в огонь, раз уж решил уничтожить.

Джейсон кидает на Кристофера злобный взгляд, а потом действительно бросает несчастную подгоревшую сосиску обратно в огонь. Язычки пламени тут же обхватывают подношение, поедая его вместе с тяжелыми воспоминаниями.

– Я так понимаю, ты все прослушал!

– Ага.

Кристофер даже поражается такой наглости. Не слушает его, да еще так весело и просто это признает. Хоть бы сделал вид, что слушал! Он бы тогда спокойно забрал лишнюю сосиску себе.

– Так что ты говорил?

– Ничего!

Крис фыркает и забирает у Джейсона палку с готовой сосиской, злобно ее кусая, но тут же открывает рот, принимаясь хватать холодный воздух. Теперь приходит очередь Коуэлла смеяться и ловить на себе злобные взгляды Олдриджа.

Крис откручивает крышечку белого пузырька, смотрит внутрь долго и чуть задумчиво, а потом закидывает его в мусорный пакет. Пустышка ему ни к чему.

– Так и не расскажешь, что за таблетки?

Кристофер поднимает палку с земли и засовывает ее в огонь, перемещая угольки. Он молчит. Говорить об этом совсем не хочется.

– Потом.

Джейс больше не пристает, принимая ответ. Кристофер ему за это чертовски благодарен. Сил на подобное у него однозначно нет. О таком не говорят вслух. Голос отца в голове громко повторяет, что никто не должен знать. Крис не готов к последствиям, о которых предупреждал отец. Рассказ об этом словно может приблизить это, так что он предпочитает отмалчиваться.

– Пошли спать.

Олдридж со вздохом укладывается на земле, укрываясь тем самым пиджаком, в котором неделю назад сидел перед телевизионными камерами. Столько