Железный лев. Том 3. Падаванство - Михаил Алексеевич Ланцов

не желал. Экономия со спичку, а эффекта недобирается с вагон. Поэтому те самые граверы делали разбивку под стандартную в те годы литографию в восемь цветов. Для каждого из которых свой штамп.

Муторно.

Зато если печатать много — не сильно дороже черно-белых. А Толстой делал огромные тиражи по меркам тех лет. И ставил самые умеренные цены. То есть, практически работал в ноль. Зато эффект от этих лубков превзошел все его самые смелые ожидания!

Сначала они шли ни шатко ни валко.

Но народ распробовал, и, учитывая невысокую стоимость, начал покупать… покупать… покупать. Дворяне-то, кстати, не сильно, а вот люди попроще крайне охотно. Из-за чего пошли переиздания этих номерных лубков. Да-да. Номерных. Все они были связаны общей историей, хотя являлись самостоятельными и логически законченными эпизодами или сценками.

Их делали по двум книгам.

В первой Александр Фомич Вельтман рассказывал аналог приключений «Конана», только в формате апокрифической славянской древности. С колдунами и прочими сказочными элементами. А главный герой являл собой молодого славянина, которого захватили в плен после набега, продали в рабство, но он вырвался на свободу и теперь наводил шороху в местной ойкумене.

Во второй книге Александр Константинович Толстой разворачивал этакий Forgotten Realmsна просторах откровенно сказочного Урала и Сибири с эльфами, гитьянками и прочими волшебными существами. Но в некоем отдаленном прошлом. Тут вообще — огненные шары летали и каменную кожу в качестве защиты накладывали. А приключался сын павшего бога войны, который желал через него вернуться, возродившись…

Сами по себе эти книжки удались.

Ну, по местным меркам.

И их получилось издать и распродать тиражом по пять тысяч экземпляров. Для этих лет — очень прилично. Однако Льву это казалось мало. Поэтому он не только запустил создание настольных игр по этим книгам, в духе DD, но и вот таких комиксов. Лубочных.

И вот они-то выстрелили.

Настолько хорошо, что сейчас готовилось новое большое переиздание обоих книг аж по десять тысяч. Что для середины XIX века выдающийся успех. Да, случались и совершенно невероятные книги, но в основном большая их часть ограничивалась смехотворными тиражами в России. В том числе и потому что они были рассчитаны на дворян, которые не являлись самой читающей публикой.

— Надо бы отдельные листки собирать в журналы. — произнес, продолжая перебирать лубки Лев.

— Надо, но пока сил нет. Игры как выпустим — сразу и займемся. — ответил Алексей Константинович.

— И конкурс какой стоит устроить.

— Что? Зачем? — удивился Вельтман.

— В журналах наших всяких, связанных с литературой, объявить о том, что проводить конкурс на лучший стихотворный образ по такому-то или такому-то персонажу. Деньги на награду победителю я выделю. Можно и пятьсот рублей положить.

— Не слишком много? — спросил Алексей Толстой.

— Думаете?

— Многие бросятся пробовать. Могут скандалы случиться и даже дуэли.

— Не случатся. — улыбнулся Лев. — Мы присланные тексты отберем комиссией какой-нибудь почетной. Кто у нас сейчас в авторитете среди поэтов? Вот их и пригласим за денежку. Чтобы отсеяли всякую дичь. А остальные опубликуем анонимно под номерами и предложим голосовать письмами. Так что победителя выберут читатели. На кого тут обижаться?

— На комиссию.

— Так сразу о том написать и указать, что комиссия станет проверять только соответствие правилам стихосложения и нормам приличия. Чтобы к нам потом не пришел Леонтий Васильевич Дубельт и не спросил.

— Ну… — пожал плечами Вельтман.

— Самое важное заключается в том, что сам по себе конкурс поднимет интерес к этим двум книгам и их продажи. Ну и лубок, само собой, тоже станет расходиться лучше. И запустит общественные дискуссии вокруг них. Широкие. Что нам и нужно.

— Опасная игра… ох и опасная, — покачал головой Алексей Константинович.

— Не переживайте вы так. Всю ответственность я беру на себя.

— Но авторы-то мы.

— Я лично буду отвечать перед императором, если что-то пойдет не так. Так что, делаем?

— А зачем? И так ведь все хорошо.

— Хорошо, но мало. Понимаете? Сначала мы годик-другой поэзией и малыми прозаическими миниатюрами публику станем разогревать. Потом перейдем к повестям по мотивам романов. А дальше начнем запускать франшизу.

— Чего? — хором переспросили они.

— Франшизу. Хм. По созданным вами мирам другие авторы будут писать свои истории. Вы их проверять. Если надо редактировать или просить доработать. Рецензировать. И выпускать в соавторстве с указанием в названии отнесенности к вашим книгам. Это очень важно. Очень.

— Думаете?

— А через лет пять мы подготовим продолжение ваших историй, которые продвинут мир. Если к этому времени удастся сформировать большой творческий коллектив, то вообще — мы всё и всех порвем. А главное — эти миры надежно и крепко войдут в мировоззрение подрастающего поколения. Где-то через книги, где-то через лубки, где-то через игры. Поэтому я и говорю: займитесь сборкой лубков в журналы. Их распространять на волне роста будет легче и выгоднее. Это вначале отдельные листки лучше продаются.

— Вас послушать, можно решить, что вы хотите захватить все внимание наших читателей.

— И не только наших. — улыбнулся Лев Николаевич. — Нужно готовиться к тому, чтобы начать переводить это на всё на немецкий, французский, испанский и другие языки. Пока рано про это говорить, но мир нужно захватывать по кусочку.

— Мир… — фыркнул Алексей Константинович. — Скажите тоже.

— Мы должны давить и продвигать свою культуру, а вместе с ней и наши смыслы, наши идеи. В развлекательной, игровой, завуалированной форме. — максимально серьезно произнес Лев Николаевич. — А не ждать, пока к нам завезут какое-то очередное безумие. Лучше мы будем кормить весь мир своей сказкой, чем вкушать чужую. Здоровее окажемся.

— Разве мы справимся?

— А мы уже справляемся. — улыбнулся граф. — Вот два ваших романа пошли. И хорошо. Но я на них не остановился. Например, я сейчас работаю с Федором Михайловичем Достоевским. Знаете такого?

— Разумеется. — кивнули они оба.

— Мы сейчас с ним разрабатываем такую же большую историю о приключениях сыщика. Никакой мистики. Только натурализм, знание жизни и внимание к деталям, а также дедуктивный метод, позволяющий из нескольких неважных мелочей понять произошедшее.

— Признаться, я не ожидал, чтобы Достоевский писал о сыщике, после всего того, что с ним произошло. — покачал головой Алексей Константинович.

— Повествователь там поручик, прибывший с войны и поселившийся в Санкт-Петербурге на квартире с таким вот частным сыщиком. Частным.