Системный Кузнец II - Ярослав Мечников

Я ожидал, что мужчина добавит что-то ещё, объяснит, но тот молчал, продолжая двигаться вперёд, будто меня не было. Неужели такой опытный воин и следопыт как он, действительно не знает причин происходящего? Поверить в это трудно, скорее, просто не хотел говорить.

— А что это вообще за твари? — решил сменить тактику и задать более конкретный вопрос. — Ясно, что существа живут глубоко в пещерах. Но почему они зовутся падальщиками, если нападают на живых? Падальщики ведь едят мертвечину. Не понимаю.

Говоря это, чувствовал странный интерес к этим монстрам и не только его. Просто хотелось поговорить с одноглазым охотником, и это было не совсем моё желание. Скорее мальчишки Кая, что шло из глубины его детской души — болезненная потребность в одобрении этого человека, лучшего друга его отца. Потребность, которой, как было ясно, не суждено сбыться.

К удивлению, Йорн замедлил шаг и впервые за весь разговор повернул голову вполоборота, бросив на меня быстрый взгляд.

— Падальщиками их зовут потому, — сказал тот ровным голосом, — что они жрут своих же. В норах твари живут впроголодь. Стоит одному сдохнуть, как остальная масса тут же набрасывается на труп. За минуту от него не остаётся ничего, кроме нескольких ошмётков панциря. Они едят всё, вот поэтому они падальщики.

Мужик замолчал, снова уставившись на тропу перед собой. Ветки деревьев над нами тихо шелестели, создавая обманчивое ощущение умиротворения. На одной из веток звонко выводила свою трель какая-то птица.

— Но это не всё, — неожиданно продолжил командир. — Есть и другое мнение. Их так прозвали из-за их укусов. Оставят на тебе царапину — и рана начинает гноиться почти сразу. Их когти и жвалы несут в себе какую-то гниль.

Он пожал плечами.

— Точного ответа нет, щегол. Имя пришло из давних времён. Не каждый задаётся вопросом «почему». Главное — знать, как их убивать.

Йорн замолчал и вновь ушёл в себя. Брок, шедший сбоку, демонстративно глядел перед собой, но чувствовалось, что мои вопросы его раздражают. А вот Киан, наоборот, обернулся и, встретившись взглядом, улыбнулся. Кажется, моя любознательность его позабавила.

За всё время, что я находился в этом теле, не слышал от старшего охотника такой длинной речи. Почти монолог, и в его словах было что-то новое. Мужчина не просто убивал тварей, но изучал их. Воин любил своё дело, для него это были не просто монстры, а существа со своей историей и повадками, со своим местом в этом мире. Наверняка командир много думал об устройстве этой дикой экосистемы, было бы интересно послушать больше, но обычно из него и двух слов не вытянуть. Этот короткий разговор был редким исключением.

Через несколько минут увидел знакомый спуск. Тропа становилась шире, и сквозь стволы деревьев начали проглядывать заострённые верхушки частокола, а над ними — несколько струек дыма, лениво вьющихся в холодном утреннем небе. Наконец-то мы подходили к Вересковому Оплоту.

Когда спустились с холма и вышли из леса, до слуха донёсся шум небольшой речушки, что ограждала деревню с востока. Или это был юго-восток? Я привык ориентироваться по солнцу, но до сих пор не был уверен, было ли это светило тем самым солнцем из прошлого мира.

Наша группа шла вдоль частокола к воротам. Я глядел на потемневшие от времени брёвна, на простую сторожевую вышку, на крыши избушек, видневшиеся за стеной. С удивлением осознал, что возвращаюсь домой — в место, где меня, возможно, ждало будущее.

Ворота были плотно закрыты. Ополченец на вышке, узнав нас, поднял руку в приветственном жесте. Йорн молча ответил ему тем же. С протяжным скрипом, от которого закладывало уши, тяжёлые створки начали медленно расходиться, впуская внутрь.

Мы шагнули в пределы Оплота. И тут же троица, не сказав ни слова на прощание, просто двинулась вверх по центральной улице, куда-то в сторону дома старосты. А я остался один, слушая, как за спиной с глухим стуком закрываются ворота.

Первое, что ударило в нос — вонь. Густой запах экскрементов, гниющих отбросов и застоявшейся воды. Это было дно деревни — сточная канава. Сюда, вниз по склону, стекались все нечистоты. Прямо вдоль частокола тянулось подобие рва, наполненное мутной жижей. Местные старались не селиться здесь, но дома всё-таки были — самые маленькие и кривые, некоторые — очевидно брошенные. Как раз в таком месте и находилась моя лачуга.

Стало не по себе. Невольно сравнил это место с казармой в шахтёрском лагере — там было шумно, но всегда тепло, сытно и по-своему уютно. Кормили три раза в день по расписанию и, если попросишь, наливали добавку. Эх… вот и закончилось моё маленькое приключение.

Покрепче перехватил мешки — один с звенящими монетами, другой с точильными камнями — и поплёлся к своему «дому». Путь лежал через узкие тропинки, пробивающиеся сквозь густые заросли крапивы и лопуха, которые умудрялись пускать корни даже здесь. Вновь поймал несколько косых взглядов редких прохожих — они тут же отводили глаза, когда смотрел на них.

Подошёл к кривой двери и меня сбило с ног. Из щелей несло таким тошнотворным запахом тухлой копчёной рыбы, что я чуть не потерял сознание, прикрыв нос рукавом.

«Так, Дима, это было глупое решение,» — мысленно выругался на себя. Лучше бы отдал кому-нибудь, чем так переводить продукты. Но я ж не думал, что задержусь в лагере так надолго — ладно, что уж теперь.

Нырнул внутрь, скинул свою ношу на лежанку и подхватил связку лещей. Рыба была ужасна, вокруг роилось облако мух, а под чешуёй копошилась живность.

Вытащил всё это наружу и тут же наткнулся на враждебный взгляд. У домика напротив стоял старик со спутанной седой бородой — дед сверлил меня глазами.

— Вот он, паршивец! — прошамкал он. — Мы тут носы воротим от твоей халупы, а он где-то пропадает! Дурак, оставил рыбу в доме гнить!

Ничего не ответил. Стиснув зубы, посмотрел на связку, потом на старика, затем на частокол. Что с ней делать? Просто выбросить в канаву — будет вонять ещё неделю. Нужно решать проблему.

Вспомнив про огниво, решил не просто выбросить тухлятину, а уничтожить её, чтобы не плодить антисанитарию. Рядом с лачугой валялась старая доска с острым краем — подобрал её. За домом, у частокола, где земля была более рыхлой и влажной, принялся копать.

Доска плохо входила в землю, но я, используя её как рычаг, упорно рыл, пока не выкопал яму глубиной