Когда в июне замерзла Влтава - Алексей Котейко

не пытались прекратить мордобой — напротив, каждый будто стремился внести свою лепту в нараставший конфликт. Из кухни выскочили двое поварят и сплошь заросший шерстью повар, вооружённый здоровенной сковородой.

— К двери! К двери давай! — Иржи, раздавая удары, рвался к выходу. Максим, захвативший со стола кружку, опустил её на голову какого-то почтенного вида пана в расшитом серебром дублете, собиравшегося ткнуть Шустала со спины в шею выхваченным из камина поленом. Пан рухнул на пол, полено покатилось в сторону, рассыпая искры. Чьё-то тело упало сверху на тлеющие угольки, и почти тут же с визгом вновь вскочило, почуяв жар.

Будь это возможно, Резанов сейчас от души высказал бы забористым матом всё, что он думал об их давешнем собеседнике. Но, во-первых, не у каждого нужного слова были в чешском языке подходящие эквиваленты. А, во-вторых, капрал-адъютант прекрасно понимал, что во власти обладателя петушиного пера было бы устроить им куда более серьёзные неприятности, чем потасовка в кабаке. Тем более что, несмотря на доносившиеся со всех сторон звуки оплеух и затрещин, до сих пор не было слышно ни звона стали, ни вскриков тех, кого успели полоснуть ножом. Кабачок сражался в «честной» рукопашной.

Приятели были уже почти у самых дверей, когда те распахнулись, и на пороге замерла изумлённая открывшейся картиной фигура. Макс успел заметить лысину, блеснувшую в неверном свете свечей — колёсные обода под низкими сводами трапезной раскачивались теперь как безумные — и глаза навыкате, с набрякшими под ними мешками.

— Болек! — Иржи, только что пинком в живот отшвырнувший от себя какого-то кряжистого, но невысокого, посетителя, указал на дверь. Беглый монах Ареций то ли заметил это движение, то ли просто счёл за лучшее убраться подобру-поздорову, но дверь тут же захлопнулась. Ворча себе под нос проклятия, приятели потеряли ещё несколько драгоценных секунд, но всё-таки прорвались к выходу и выскочили в холодный безлунный вечер.

— Туда! — Шустал махнул вправо, и они помчались вдоль стены костёла Девы Марии, резко свернули ещё раз направо, под низкую сводчатую арку, соединявшую дворик с площадкой перед костёлом. Слева, вдоль старой, покосившейся каменной стены, были свалены груды какого-то мусора и строительных материалов, местами прикрытые полуистлевшими полотнищами. Впереди, за маленькой церковью Святых Космы и Дамиана, заскрежетал по камню металл.

— Лестница! — выдохнул сквозь зубы Иржи, устремляясь на звук. По спине Максима проскользнул неприятный холодок.

Они пробежали между углами соседствующих храмов, свернули налево, и Шустал нырнул в полуоткрытую низенькую калитку, набранную из изрядно заржавевших железных прутьев. Как и описывали путеводители, лестница в эту эпоху была крытой, хотя гонт от времени и непогоды почернел, как и сами стропила деревянных скатов, а местами конструкции прогнили настолько, что от крыши успели отвалиться целые куски. Сейчас через образовавшиеся дыры внутрь заглядывали звёзды, но их свет был не в состоянии рассеять тьму спуска. Дробные шаги убегающего человека меж тем звучали всё ниже и ниже.

— Чтоб тебя! — Иржи, насколько мог быстро, заторопился следом. Макс не отставал от приятеля, и оба были у западной стены церкви Святых Космы и Дамиана, когда внизу раздался вскрик, несколько глухих ударов — и следом что-то тяжёлое рухнуло на каменные ступени.

— Стоять! Именем императора! — взревел Резанов, забыв, что сейчас они с капралом меньше всего похожи на стражников ночной вахты. Однако в темноте кто-то завозился, и торопливый топот убегающих ног снова принялся удаляться вниз по лестнице.

Иржи, шедший впереди, первым споткнулся о тело, и почти тотчас через лежащего человека едва не перелетел Максим. Оба склонились, силясь разглядеть, кто это. Макс, нащупав в темноте голову, ощутил под пальцами кожу лысины. Иржи уже спешил вниз по ступеням, надеясь настичь убийцу. Резанов дёрнулся было вслед за приятелем, но тут придушенный, запинающийся голос забормотал в темноте:

— Mea culpa… Mea culpa… Mea maxima culpa…

— Брат Ареций? — позвал капрал-адъютант, и ему показалось, что лысина под его ладонью слабо вздрогнула. — Брат Ареций, кто на вас напал?

— Тут, на Подскали, — монах, похоже, даже не слышал вопроса. — У старой Магеровой. Доченька, — он зашёлся тихим плачем, потом вдруг задышал быстрее, как-то надсадно, и забормотал торопливо, будто совсем перестав понимать, кто перед ним:

— Отец Варфоломей, отпусти грехи, не дай умереть без покаяния! Виноват, во всём виноват, каюсь, каюсь! Златка… Элишка… Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa…

Максим посмотрел вниз по лестнице, по шаги Шустала уже стихли в отдалении. Не зная, как вообще должна проходить исповедь у католиков, парень секунду-другую растерянно искал выход, и потом тихо произнёс:

— Бог простит, ступай с миром.

Умирающий ещё что-то бормотал, но слова уже было толком не разобрать. Потом послышался протяжный вздох — и брат Ареций затих. Вверх по лестнице, шаркая, поднимался человек.

— Ушёл, сволочь, — запыхавшийся Иржи судорожно сглотнул. — Дублета, как я понимаю, нет?

Макс ощупал грудь и живот убитого, но нашарил только тонкую ткань рубашки на худощавом теле, мокрую и липкую на правом боку.

— Нет. Он что-то говорил про дочь, просил отпущения грехов у отца Варфоломея. Я не знаю, как у вас это положено.

— Ты не священник, тебе вообще не положено, — заметил Иржи и, нагнувшись, тоже принялся ощупывать тело. Внезапно капрал коротко то ли хрюкнул, то ли крякнул, и голос его, зазвучавший вслед за этим, выговаривал слова как-то очень медленно и тщательно:

— Он говорил?

— Ну да. Наверное, пытался исповедоваться, — Максим растерянно поднял лицо, глядя в темноте туда, где, судя по звуку, должно было быть лицо друга.

— Макс… У него же голова отрезана.

Глава 7

Одна блестящая идея

Тело убитого монаха, отыскав изрядно пьяного возчика, отправили под присмотром пана Чеха в Страговский монастырь. Резанов и Шустал, всё ещё в образе подёнщиков, представили командору полный доклад о своём долгом и — как оба втайне полагали — совершенно бесполезно потраченном дне. Теперь приятели стояли посреди кабинета Брунцвика, а сам рыцарь, сосредоточенно нахмурившись, расхаживал взад-вперёд перед стеной