Хозяин антимагии #6 - Миф Базаров

Нет уж.

Лучше превращу их из «благодетелей» в подчинённых.

Я посмотрел на них спокойно, с лёгкой, почти вежливой отстранённостью.

— Ценю вашу готовность помочь, господа. Ваш опыт действительно бесценен. Однако, — я сделал небольшую паузу, чтобы подчеркнуть значимость следующих слов, — учитывая масштаб угрозы, который нам ещё только предстоит оценить, все военные силы должны действовать координированно, под единым командованием. Будет правильно, если вы направите свои предложения и ресурсы напрямую в канцелярию Его Императорского Величества. Уверен, Дмитрий Михайлович или назначенный им военачальник грамотно интегрирует ваши отряды в общую структуру обороны.

На их лицах промелькнуло лёгкое разочарование, быстро сменившееся киванием и пониманием.

Они хотели договориться с графом-выскочкой, но получили от ворот поворот, оформленный в безупречные бюрократические одежды.

Теперь их люди будут подчиняться не мне, а имперскому командованию — Мите или его генералам. Амбиции нейтрализованы, а силы поставлены на службу общему делу. И я остался чист перед патриархами.

— Разумно, — сухо кивнул Муромский, поднимаясь. — Мы так и поступим.

Пусть теперь они решают свои проблемы с канцелярией. У меня были дела поважнее.

Я кивнул и попрощался с гостями, которые тут же устремились прочь.

Спускаясь по парадной лестнице в главный зал, я увидел следы вчерашнего праздника.

Слуги торопливо разбирали столы, но в воздухе витала не праздничная усталость, а гнетущая тишина.

В гостиной, погружённой в утренние сумерки, на одном из диванов сидели мама и Тася. Сестра была бледна как полотно, её глаза опухли от слёз и были пусты. Рядом, как скала, стоял Амат, сжимая её маленькую руку в своей могучей ладони. Он что-то тихо и настойчиво говорил Тасе, и в голосе звучала несвойственная ему обезоруживающая нежность.

Мама первая заметила меня.

— Кирилл! — её голос сорвался, в нём слышались и тревога, и укор, и бесконечная усталость. — Ты… ты так и не лёг? Всю ночь… эти телеграммы, этот стук… Я всё слышала. Про «Яковлевку».

Она знала. Конечно, знала.

— Было не до этого, мама. Прости, что вчера так грубо ушёл.

Я подошёл и сел рядом с Тасей, осторожно обняв её за плечи. Сестра вздрогнула, но не отстранилась, лишь безвольно прислонилась ко мне.

— Тасенька, прости за вчерашнее. Соня… она была не в себе. Пьяна и озлоблена. Её слова, это не приговор. Я найду лучших диагностов, мы всё проверим.

Мама печально покачала головой, её пальцы сжали складки платья.

— Лучших? — она горько усмехнулась, и в этом звуке была вся боль мира. — Кирилл, сынок, Соня — дочь Императора. Её мать — лучший в империи маг-диагност, в её жилах течёт кровь, видящая самую суть вещей. Она не ошибается. Не в этом.

Мама закрыла глаза, словно собираясь с силами, чтобы выговорить самое страшное.

Я понимал, что она хотела, но так и не смогла сказать: что моя сестра — немаг. И навряд ли что-то можно изменить.

В мире, где магия определяла статус, ценность и саму возможность занимать высокое положение, Тася становилась изгоем.

Партия для неё теперь — разве что обнищавший дворянин или удачливый простолюдин. И это в лучшем случае.

Мама взяла меня за рукав и отвела от дивана, подальше от Таси.

— Кирилл, ты же всё понимаешь, ещё максимум год, и тебе придётся… — голос матери дрогнул, и она снова сжала платье, заставляя себя говорить. — По законам нашего рода… По законам, которые чтил твой отец и его предки… её имя… придётся исключить из семейной книги. Чтобы не позорить род. Чтобы сила Пестовых не ставилась под сомнение.

Это было горькое осознание для нас.

Не просто клеймо.

Это была гражданская смерть в высшем свете. И моя мать, с её гордостью и амбициями, вынуждена была произнести приговор собственной дочери.

В этот момент к нам подошёл Амат. Его тёмные глаза горели странным, почти фанатичным огнём. Он с силой, граничащей с болью, сжал моё запястье.

— Я всё исправлю, Киря. Клянусь водами всех океанов.

Я с недоумением посмотрел на друга, мой мозг, перегруженный катастрофой в «Яковлевке», с трудом мог что-то воспринимать.

— Что ты исправлять собрался, Амат?

— В далёком водяном секторе, — голос зазвучал низко и убеждённо, словно он декламировал древнюю сагу, а не строил воздушные замки, — есть легенда. Кристалл возрождения. Говорят, он способен пробудить магию в любом, раскрыть любой, даже мёртвый канал. Я найду кристалл. Для неё.

Для меня, учёного, это звучало как примитивное суеверие, миф для тёмных крестьян. Но, глядя в глаза друга, я увидел не детский восторг, а холодную решимость взрослого мужчины, давшего нерушимый обет. Он верил. Или отчаянно хотел верить.

— Ладно, Амат, — устало вздохнул я, высвобождая руку. Этот разговор был непозволительной роскошью, когда каждая минута на счету. — Делай что хочешь.

Мысль о будущем Таси, о её сломанной судьбе, с болью отозвалась в сердце, но я грубо прогнал её. Прямо сейчас я не мог позволить себе размышлять о личном. Не тогда, когда жизнь тысяч людей в «Яковлевке» висела на волоске и решалась в эти самые минуты. Будущим сестры я займусь по возвращении.

Мама, словно прочитав мои мысли и ощутив мою внутреннюю борьбу, тихо, с новой, щемящей нотой в голосе, спросила:

— Кирилл… а Варя? Она же… она в «Яковлевке»…

Я встретился с женщиной взглядом, и в нём было всё понимание, вся наша общая боль и страх.

Я протянул руку и сжал её холодные пальцы, пытаясь передать хоть крупицу уверенности.

— Знаю, мама, — твёрдо сказал я, глядя родительнице прямо в глаза. — Я всё сделаю. Я найду её. Обещаю.

* * *

В полдень центральный вокзал был похож на растревоженный улей. Солдаты грузились в вагоны, слышались отрывистые команды офицеров, лязгали сцепки.

Я стоял у возвышающегося над платформой новейшего бронепоезда «Могучий».

Его стальные борта были покрашены в тёмно-серый цвет, а из бронированных башен выглядывали длинные стволы артиллерийских орудий.

Позади стоял его брат-близнец, «Дерзкий», и платформы с техникой, бронированными самоходками, оснащёнными антимагическими модулями.

Я поднялся по трапу в командный вагон «Могучего». Внутри пахло свежей краской и машинным маслом.

Раздался пронзительный свисток. С шипением и скрежетом поезд тронулся, набирая скорость.

Поднялся на смотровую площадку, окинул взглядом горизонт, потом оглянулся: вокзал, особняки центральной колонии, знакомые очертания моих алхимических производств и складов — всё это поплыло назад, удаляясь и уменьшаясь.

Ветер задувал через смотровые щели и трепал мне волосы.

Я вновь погружался в тяжёлые мысли.

Что я найду там, за телепортом в «Яковлевку»?

Горящие руины, выжженную землю и горы трупов?

Или, может быть, остатки сопротивления, людей, всё ещё ждущих помощи, цепляющихся за жизнь в