"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор

уходил бродить по улицам. Неторопливо прогуливаясь, он исследовал город почти на ощупь, в поисках источника того, что сделало столицу Каталонии «оазисом» анархизма. Бродил, искал, но так и не мог найти.

«Причина, лежащая на поверхности: солнышко печет, тараканы в головах перегреваются. А чем еще объяснить, что сразу же после поражения мятежников в Каталонии местное правительство Народного фронта практически без боя уступило власть кучке вооруженных наглецов во главе с Гарсия Оливером и Дуррути? Они сформировали параллельный центр власти, подмяли под себя остатки Женералитата, то есть правительства Каталонии. И все это – практически без боя. Дурдом!»

За два месяца напряженной работы Матвеев смог, пусть немного, но разобраться в бурлении различных субстанций как внутри федерации анархистов, так и вокруг нее. Унитаристы, во главе с признанными лидерами всего анархистского движения – теми, кто захватывал власть в Барселоне, выражали готовность пойти на тесный союз с любыми антифашистскими силами. Другая группа в руководстве ФАИ рассматривала Гражданскую войну исключительно как удачный повод вооружиться и подготовить полномасштабный захват власти во всей Испании. Идея анархо-коммунизма не давала покоя многим, рассматривавшим коммунистов и социалистов лишь как помеху на пути реализации великой бакунинской идеи.

Основные объекты работы Матвеева тоже не сильно маскировались – во всяком случае, на взгляд наблюдателя с не загаженными пропагандистской трескотней мозгами. Откровенные уголовники и провокаторы, агенты разнообразных разведок, вплоть до румынской и мексиканской – «они как зуд в простате. Так, кажется, Штирлиц говорил?» – вились вокруг анархистской верхушки, словно осы вокруг подгнившего арбуза.

В результате, революционная Барселона, выстояв в тяжелых трехдневных уличных боях против немалых сил мятежных националистов, впала в непрекращающуюся эйфорию. Город «расцвел» черно-красным: анархистскими флагами – траурными полотнищами, свисающими с многочисленных балконов, росписью стен «обобществленных» магазинов и ресторанов, где продавцы и официанты вдруг резко перестали брать чаевые. Город превратился в вечный праздник… Праздник с привкусом безумия. Песни над разрушенными до фундамента храмами; уличные танцы на брусчатке с едва подсохшими пятнами крови; сумасшедшинка в глазах дерзких чистильщиков обуви, склонившихся над своими ящиками… черно-красными ящиками… Торжество в палитре ночного кошмара открыло иное, незнакомое Матвееву лицо Барселоны.

«Нехорошее… лицо? Скорее, морду!»

Удивительные приметы новой реальности настораживали, иногда – откровенно пугали, и лишь изредка – веселили. Как тот лозунг на фасаде дома на Рамблас, совсем рядом со зданием Женералитата. Никакого пафоса и революционного порыва. Лаконично и предельно просто. Почти по-русски.

«Visca F.A.I.! Fascistas-maricones!»[170]

Впервые наткнувшись на этот пропагандистский шедевр, Степан хохотал до слез и долго не мог успокоиться. Представить себе, как подобный лозунг – применительно, конечно, к историческому контексту – выглядел бы где-нибудь в России времен Гражданской войны, он не смог. Слишком уж подобные речевые обороты пропитаны духом глубинной народной культуры и противоречат выхолощенному большевиками искусству пропаганды.

«Разве что в конце восьмидесятых, – вспомнил он, – когда гайки немного отпустили, такое стало возможно. Тогда мои студенты… второкурсники, кажется, вышли на демонстрацию с лозунгом „Вставим первомайскую клизму гидре империализма!“ На парткоме еще потом разбирали, кого-то даже из комсомола хотели исключить. Но все равно – не то! И не цепляет так, как это безыскусное… Да… А анархисты, соответственно, – д'Артаньяны».

И долго еще, припоминая увиденную надпись, Матвеев ехидно хихикал. Ничто более так сильно не повеселило его в «освобожденной» Барселоне. Даже большие, напечатанные в три краски, плакаты с призывом к жрицам любви, всегда в достатке имевшимся в этом многоязычном, шумном и совсем недавно, веселом городе, – бросить свое постыдное ремесло и заняться трудом, достойным уважения.

«Сны и явь Веры Павловны, каталонская интерпретация… – усмехался Степан. – Дать каждой проститутке по швейной машинке – и вопрос решен. Какое перевоспитание? О чем вы? „Перековка“ индивида требует времени, а его у новой власти попросту нет. Разрушить старый мир до основания – не мудрено, даже если он отстреливается. Гораздо труднее то, что „затем“. Именно потому здесь, в Барселоне, похоже, пытаются искоренить все, что принадлежит старому миру. Как сейчас, например».

Фасад Рождества, единственная законченная часть собора Святого Семейства, издалека походил на облепленный муравьями кусок сыра. Деловитые черные и темно-синие фигурки взбирались по неровностям барельефов выше и выше: лезли, хватаясь руками за бетонные стебли и листья, наступая ногами на каменные тела мертворожденных младенцев и головы спящих животных, оставляли на скульптурах грязные следы обуви. Выстроив вдоль стены цепочку, начинающуюся от бочки на пароконной повозке, люди передавали из рук в руки какие-то ведра, исчезавшие в распахнутых дверях храма. Работали сосредоточенно, лишь изредка обмениваясь короткими возгласами. Даже издалека чувствовался острый запах керосина и еще чего-то, не менее горючего. Картина отталкивала, пугала и в то же время манила, захватывала.

«Точно обезьяны, лезущие на дерево. Дерево Бога… Так, кажется, называл свой замысел сам Гауди? Или он говорил иначе? Не помню…» – напрягать память по такому незначительному поводу не хотелось, да и звуковой фон очень мешал сосредоточиться на чем-то одном.

Крики людей, взбирающихся на стену, и возгласы из толпы сливались почти в нерасчленимый на отдельные реплики шум. Все говорили одновременно и очень громко, не слушая друг друга, да им это и не было нужно. Лозунги перемежались проклятьями и самой низкой божбой, какую, пожалуй, можно услышать только здесь – в каталонской столице. Городе безбожников и сквернословов.

Матвеев смотрел на происходящее особенным взглядом, такой обычно называют обращенным в себя, отстраненным, что зачастую выдает человека, глубоко погруженного в собственные мысли. Он смотрел и не обращал внимания на мелкие детали, на множащиеся признаки близящегося финала.

«Что мы имеем в сухом остатке первых шести недель гражданской войны?»

Вывод очевиден – победить в Испании могут только сами испанцы. И то, если устанут от войны. Эскалация конфликта, с привлечением сил европейских государств и Советского Союза не даст решающего преимущества ни одной из сторон, потому что у весов всего лишь две чаши. И чем больше будет прибывать в Испанию частей РККА, тем больше пошлют сюда «добровольцев» Италия и Германия.

«Как быстро наполнится бассейн, в который из двух труб втекает одновременно?..»

Похоже на задачку из школьного курса арифметики, но в данном случае речь может идти лишь о высшей математике, поскольку расклад сил в самой Испании отнюдь не прост и совсем не очевиден, даже если иметь в виду один только Народный фронт. Коммунисты сами по себе – без подпитки Коминтерна – здесь слабы, хотя за ними и маячит тень товарища Сталина. Более влиятельны социалисты и анархисты, сумевшие под шумок подмять под себя значительную часть профсоюзного движения. И если всего