Параллельный фарватер. Отклонение от курса. Книга 1 - Глеб Лютаев

а мальчик слишком смущён, а может, и напуган заодно. К тому же в печи громко потрескивали дрова, создающие теперь очень сильный жар. Сейчас Виктор не мог вспомнить, как это было тогда, как было на самом деле и действительно ли он не слышал этих голосов, может, он только сделал вид, что не слышит. То, что последовало дальше, происходило на глазах у Виктора, и он понимал, как прекрасно он жил, пока не помнил об этом. Стоя в дверном проёме, Виктор так и не понял, сколько времени прошло, но то, что этот день отличался от всех остальных, проведённых им с папиным другом, он осознал ясно. Шок, стыд, боль, страх – лишь малая доля чувств, пережитых им той весной.

Всё так же стоя в дверях, моторист увидел, как слева от него отворилась дверь. Перед ним предстал крупный мужчина с грубыми чертами лица и коротко стриженными волосами. На нём была одета лёгкая куртка и грязные армейские штаны, схожие с теми, что были на егере. Не снимая кирзовых сапог, мужчина проследовал вперёд, прямо на моториста. В глазах отца Виктор не увидел ничего, кроме решительности. Не было ни тоски, ни паники, ни ненависти.

Моторист инстинктивно отошёл в сторону. Но мужчина, который был его отцом, его не видел. Он держал наизготовку ружьё, и казалось, ничто в этом мире не могло ему помешать. Пройдя во вторую дверь, он остановился в изумлении. Его друг, сидевший рядом с его же сыном, даже не заметил сначала, как пришёл отец мальчика. Он был занят поглаживанием ребёнка по лицу, растирая на нём что-то белое…

Виктор плакал, видя, как отец спустил курок. Голова егеря разлетелась вдребезги, запачкав кровью и остатками мозгов всё вокруг, включая маленького Витю. Ребёнок начал громко плакать, пытаясь закрыть руками оголённые части тела. Неясно, отчего именно ревел тогда мальчик. От громкого выстрела, крови, мёртвого папиного друга или от стыда, но Виктор помнил, как сотрясало его всего в тот зловещий день. Тогда, именно тогда и никогда больше в жизни, Виктор, будучи ещё совсем ребёнком, увидел слёзы отца. Решительность, что была в нём ещё несколько секунд назад, растворилась. Остались боль, обида и отчаяние. Боль от того, что он опоздал, обида за то, что произошло с его единственным сыном, и отчаяние, рождённое бессилием перед случившимся.

Он видел, как отец двинулся вперёд. Виктор знал, что он не собирался успокаивать мальчика, всё, чего он хотел, это ещё раз убить и без того мёртвого извращенца.

В этот миг в сени вбежали ещё двое мужчин, примерно того же возраста, что и отец с егерем. Их взрослый Виктор тоже вспомнил, удивительно, как он вообще мог их всех забыть. Мужчины забежали внутрь и, не разбираясь во всём остальном, оттащили разъярённого отца. Тот яростно сопротивлялся, пытался вырваться, но у него так ничего и не вышло. Уже после, когда он успокоился, друзья посмотрели внимательнее на то, что происходило внутри. Они видели забившегося в угол голого мальчика, всего в крови и трясущегося от страха. Они видели мёртвое полуголое тело своего друга, лишённого головы. Видит Бог: головы он лишился гораздо раньше, в тот самый день, когда решил остаться в доме с сыном товарища по охоте.

Отец продолжал тихо рыдать, даже когда успокоился. Один из мужчин, тот, что выглядел моложе, подошёл к маленькому Вите и накрыл его одеялом. Он глянул на тело, лежащее рядом, и лицо его выражало отвращение и презрение.

О чём они говорили, Виктор, погружённый в свои мысли, уже не слышал. Он и так всё вспомнил, что произошло потом. Тело мёртвого егеря вытащили в лес и представили его смерть так, словно он погиб в результате несчастного случая на охоте. Друзья отца сами предложили такой вариант, видя, в каком состоянии он и его мальчик. Они дали слово, что никогда и никому не расскажут об этом, и насколько знал Виктор, сдержали его.

Отец же, придя в себя, вновь стал тем суровым мужиком, каким его знал Виктор. Только ещё суровее, пожалуй. Он ни разу не спросил, что произошло между ним и егерем в тот вечер. Всё и так было очевидно. Видимо, отец догадывался, почему рыжий друг так часто предлагал оставаться в доме с мальчиком, предоставляя им без проблем охотиться. В тот день он решил проверить, ошибается ли он в своих догадках. К сожалению, не ошибался.

К врачам маленького Витю не повели. Мать так ничего и не узнала. Единственное, что она видела, это то, как изменился её сын после случая на охоте, когда муж случайно убил своего друга, приняв его за животное. Теперь Виктор понимал, что шок, вызванный увиденным тогда, спас его от жутких воспоминаний и стыда, который он испытывал бы всю свою жизнь. Он изменился и абсолютно не помнил ни про егеря, ни про то, что тот с ним сделал. Так же он забыл, как кровь рыжебородого отмывали с его худого бледного тельца.

В воспоминаниях оставались только печальные лица папиных друзей, да и те с возрастом растворились и высохли, как и слёзы отца. Его оправдали, но их семье всё равно пришлось переехать. И как бы Виктор ни пытался, он вполне ясно осознавал теперь: всё, что произошло той весной, привело его теперь сюда…

А куда сюда? Виктор огляделся, но не увидел ничего, кроме тьмы и мерцающего жёлтого тумана вокруг. Но одно он видел ясно – свою цель. Теперь ничто не останавливало его, ничто не интересовало. Двери больше не было, а то, что было за ней, теперь неважно. Развернувшись, моторист с обезумевшим взглядом и таинственной улыбкой отправился туда, откуда пришёл…

Но пройдя совсем немного и поднявшись по одному из трапов, он остановился. Действительно, было бы чудесным завершением сегодняшней программы сделать ещё кое-что. В совершенной темноте по памяти он прошёл в нужное ему место и открыл кингстоны.

8

Из запланированного им осталось вытащить всего два баллона с кислородом. Всё остальное – различный горючий хлам, как и баллоны с пропаном и ацетиленом, лежали на юте, сосредоточенные в одном месте. Импульс сбивал с толку. Казалось, он был сильнее всех предыдущих, мерцание было более частым и видимым, да и сам цвет тумана был более насыщенным, чем ранее. Мигающая желтизна поглощала всё вокруг и больно ударяла по глазам.

Привычный гул в ушах усилился в несколько раз, и парни разговаривали друг с другом больше жестами, чем ртом. Данила чувствовал,