Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

За бортом коридоры айсбергов невероятных оттенков белого сменяли чёрные сухие лощины, воланер нырял под завитушки скальных маковок, петлял над варевом гейзеров и потрошил метеоспрутов. А я так и душила переборку между шлюзом и пультом управления.

Можно было катапультироваться. Да, катапульта была единственным разумным выходом. Но я боялась искать парашютный кейс, ведь пришлось бы пошевелиться, и голодранцу, вероятно, пришла бы идея вышвырнуть меня прямо так. Ну а пока ничего не предвещало: он насвистывал весёленький мотив и вилял крепким задом в такт.

Иллюминаторы опять затемнил коридор айсбергов. Мы летали кругами.

— А мы… — я прокашлялась, потому что первое слово вышло писком, а второе хрипом. — Простите, а мы куда?

— А тебе куда надо-то?

— В к-каком смысле — мне?

— Слушай, мать, — голый обернулся, уперев руки в боки, а я вознесла глаза под потолок, — ты вроде раздвоением не страдала в бентосе.

Смутно знакомым показался мне этот голос. Я дерзнула сфокусировать взгляд на пупке голодранца и приметила… комочек фольги. Ну, конечно, ведь никто в бентосе не видел его лица.

— Трюфель⁈ — я хлопнула себя по лбу. — Трюфель!

— Ну дак. Куда тебе конкретно? Подброшу, не жалко. Вот только разберусь, как тут эт самое, как тормозить-то, — и он опять закачал ягодицами в такт удалому мотивчику.

— Трюфель, мне бы на озеро Рыш, только это на южном полюсе. Отсюда всё прямо и прямо и прямо. Во веки веков тебе благодарна буду.

— Я, ну, как бы это самое, типа наперво благодарен, — возразил Трюфель. — Ты организовала внятный побег! И мне реально всё равно куда, я просто так, покататься взял эту таратайку. Вообще-то я не псих, — он положил руку на сердце, и я пламенно закивала. — Я угонщик. Словили — прикинулся дурачком, думал перекантоваться в санатории и дать стрекача. А прокурор перехитрил! Упёк на Зимару, падла.

В бентосе я слышала от Трюфеля едва ли пару фраз: в самом деле, поди-ка поболтай, когда всё лицо облеплено фольгой. Он поднаторел в метаксиэху, пока сидел в отсеке с Эстрессой, но предпочитал разговор на костяшках. Трюфель понятия не имел, как сажать воланер, потому что в его «основной профессии» ценили за талант мгновенно взлетать и давать дёру, а дальше разбираться по ходу дела. Я осмелела, выкинула комм Клуба в шредер для отходов и засела за справочники. Дело осложнял эзерглёсс, от бесконечных умляутов и диакритических засечек которого слезились глаза.

— Трюфель, а тебе не холодно? — спросила я, теребя усталые веки.

— Думаешь, чё я в фольге-то ходил? — усмехнулся он. — Чтоб не перегреться в бентосе. А в снегу я как дома. Я с Хиона, может, знаешь?

— Не уверена…

— Да мне и тут нормально, — он пожал глыбообразными плечами. — Даже типа лучше, чем дома. Пекловастики такие жирные и клёв на них — первый сорт. Тока это, скучно. Ух, дерзкий водомёт!

Он в последний момент увёл воланер от грандиозного гейзера, и мы покинули наконец летние панорамы северного полюса. Понеслись смурные тундры с обледенелым стлаником, кучи песцов внизу из серебристых стали белоснежными и толстыми, шапки на скалах мелькали всё богаче и пышнее. Водопады застывали ниже и ниже, чем далее мы продвигались к югу, и наконец превратились в сплошные неподвижные колонны.

Покончив со справочниками, я расслабилась и нечаянно заснула. Когда Трюфель похлопал меня по плечу, снаружи настала уже совершенно тёмная зима, только сверкало в фиолетовом небе. Прижав нос к иллюминатору, я поняла, что Зимару штормит и прорезает молниями. Компасы стройным хором клялись, что полюс близко. Озеро Рыш лежало прямо по курсу, но только на приборах. И озеро, и сфинкса обмотали такие вихри, какие бывали только за полярным кругом. В центре грозового фронта вращался смерч и собирал мотки кипучих грозовых туч, чёрная вода поднималась на дыбы до самого неба. Знакомый со стихиями Трюфель, ничуть не волнуясь, назвал происходящее суперъячейкой, но не мог толком объяснить, что это за феномен. Я посмотрела в метеорологическом справочнике: суперъячейки рождались в области мезоциклона (я подумала: «Чёрт побери, почему я так мало знаю об адских штуках», и перешла по ссылке «Мезоциклон» в надежде, что хоть там пойму все термины), который вращал метель из ледяного дождя, песка и града. Лёд тёрся о пыль, и грозовой шквал пронизывали зарницы. Порывистый ветер заметал в клубок снег и рыхлый песок с облысевших холмов близ озера. Датчики замерили скорость ветра, которая даже на внешних вихрях достигала сотни километров в час. Страшно было подумать, что творилось в центре.

Управляя в четыре руки, мы облетели район над озером по кругу, который в поперечнике оказался величиной с целый городок, и вернулись на то же место. Стало ясно, что мне не добраться к сфинксу, пока не уляжется гроза. На этом фоне проблема приземления казалась незначительной. Пока у нас вдруг не кончилось топливо.

— Ну и корыто! Я думал, шестилапые прохиндеи летают на кристаллическом аккумуляторе! — сокрушался Трюфель.

— Только на гломериды ставят кристаллы, они дорогие. Что поделать, давай садиться… как-нибудь.

Неподалёку от мезоциклона, на противоположном от сфинкса берегу, лежали пышные сугробы. Это место казалось более-менее подходящим для жёсткой посадки. Воланер снижался прямо на стаю песцов. Они бесновались рядом с округлым холмом поразительно правильной формы и задирали какую-то зверушку. А та не давалась ни в какую. Песцы будто и не замечали воланер: так их будоражила чужая кровь. Наш планетолёт мотало, антигравитация болтала нас по салону, и я жмурилась всякий раз, когда Трюфель подлетал слишком близко, растопырив руки и ноги. Ему нравилась эта болтанка, он ликовал, как ребёнок на карусели. Воланер плюхнулся в снежный пух рядом с куполообразным холмом, не успев даже раздвинуть шасси. Сидеть в освещении аварийного красного было неуютно, и мы высунули носы на сумеречный мороз.

Снаружи было светлее, чем виделось из иллюминаторов. Полярный полдень вытащил ленивое солнце из-за холма. Мы рискнули отойти от планетолёта и осмотреть берег, но держались поодаль от лисьей склоки. Впрочем, в её эпицентре никому до нас не было дела. По белому снегу валялись белые песцы, оскаленные морды запачкались кровью. Они кружили, наваливаясь друг на друга, рыли когтями и носами в попытке достать юркого зверька из-под наста. Зверёк бился насмерть. Меня невольно охватило чувство между восхищением и завистью. Песцы сомкнулись в шар над беднягой.

И тут снег под ними провалился и поехал. Мохнатый,