Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

и неблагоразумно естественно. В этот раз он не исследовал врага, не остерегался смерти, а бросал меня на безусловные, как рефлекс, чувства: к нему и к себе, потому что, только полюбив себя, было возможно его любить. Я откинулась назад, вся в лепестках мёртвых ледяных роз, красных и белых. В нежной ярости первой волны я потянула Кайнорта за вихры на затылке. Рванула его выше, солёными губами к своим губам, собираясь получить гораздо больше. В моменты близости он пах так вкусно, так бы и съела. В три руки нам удалось расправиться с его ремнём и молнией, и скоро я потерялась в жажде второй волны. Она штормила в центре живота, так глубоко, словно не внутри тела, а в самой сердцевине моей природы. Зяблые жорвелы в тот миг показались мне прекраснейшими созданиями в галактике.

Кай и правда не выкинул те бусины, которыми обзавёлся в карминской пыточной. Оставил их: точно как я свои шрамы. Я стиснула своего эзера, как будто кто-то хотел, нет, должен был его отнять, отчего-то я с кристальной ясностью вообразила, что непременно его потеряю, как теряла всех, к кому привязывалась. Я превратилась в испепеляюще сладкий страх за него. А Кайнорт замер, наслаждаясь своей волной.

— Я тоже за тебя боюсь, — сказал он, когда смог наконец говорить. — С параноидальной регулярностью боюсь за тебя всю дорогу…

Потом мы сидели под столом, и прах розовых лепестков витал по зимнему саду. Моя голова покоилась у Бритца на коленях. Жорвелы покоились на куполе, и все они были тут как тут, значит, Трюфель ушёл живым. До конца шторма оставалось три часа. В наших наушниках шумел морской прибой и стрекотали цикады. Я катала в ладони садовую ягоду, которую нашла под столом.

То размягчала её, то замораживала.

Диастимины потихоньку возвращались.

Мне было тепло.

Довольная результатом, я повернулась, чтобы посмотреть в лицо Кайнорта и увидела, как его тянет улыбнуться, и как у него уже не хватает сил. Ямочка мелькнула слева и пропала до лучших времён:

— Я слышал про инъекции нуклидов. Верманд же врач, и… — он опять дёрнул уголком губ, словно хотел добавить «был», но передумал. — Во-первых, хоть ты пока и бестолковый диастимаг, но очень сильный, а это значит, чтобы выжать все диастимины, одной капсулы мало. Во-вторых, ошейник с диаблокатором спас большую часть диастиминов и затолкал их назад в матриксы митохондрий. — Он внезапно умолк, а потом добавил: — Ты только не думай, что я использовал секс в терапевтических целях. Мне всё равно, маг ты или нет. Просто чудовищно захотел тебя прямо на столе среди ледяных роз. Захотел восполнить у себя недостаток тебя за эти семь лет.

— Ты сразу был мой. Нам просто пришлось ждать, пока ты выбирался из пропасти и шёл в гору. Но я могла и не ждать. Могла руку подать или камень бросить. И бросила, потом ещё раз, но ты здесь всё равно. Потому что мы сразу сочетались лучше, чем разбитый надвое алмаз. Но какой же долгий путь мы прошли от красных коридоров бункера до красных и белых роз на этом столе, — бормотала я, зевая в ладонь Кая, уже не в силах поднести ко рту свою, — а ведь семь лет назад я думала, что мы сразимся на моей земле.

— На нашей.

— На нашей, — согласилась я, потому что в семантике Кайнорта Бритца это значило очень много, но прежде всего, что он будет её защищать.

— На нашей земле больше не будет сражений. Спи, через два часа я тебя разбужу. Будем убивать жорвелов.

Проигрывая реальность дремоте, уже заплетающимся языком я пробубнила Бритцу в живот:

— Коллайдер.

Наверняка он переспросил: «Что?», но было поздно.

Глава −36. Альда Хокс выбирает

Я проснулась в объятиях воротника, пропахшего тем неописуемым и наркотическим теплом, которое оставил мне Кай вместе с паркой. Проснулась внезапно: от лихорадочных толчков сердца и чавкающих звуков. Ещё не вполне придя в себя из-за внезапного пробуждения, я вдруг вообразила, что это жорвел доедает Бритца. Фантазия была так нелепа, что пришлось дважды мотнуть головой, чтобы прогнать омерзительное видение. Нервы мои уже никуда не годились. Жорвелы сидели там, где мы оставили их пару часов назад, но в зимнем саду потемнело: на озере Рыш наступал вечер, и солнце, продрогнув на юге, катилось в тёплые широты. Я попрыгала, не снимая парки, размяла пальцы и пошла на звук. В тени бурых фруктовых деревьев дрожал сателлюкс.

— Ты знаешь, я согласен, что это полезно, когда ты диастимаг, моя дорогая, — не глядя на меня, пробормотал Кай, пока я силилась разобрать, чем таким он занят на четвереньках среди замороженных ветвей. — Я раздавил почти всех пекловастиков.

— Кого?

Он стоял на коленях под кистью фиолетовых ягод, сосредоточившись над древним садовым корытом. Подбирал с пола живых слизней, шлёпал их о край корыта и бросал на дно. На третьем слизне шипение обожгло Каю пальцы, и тот уронил пекловастика мимо. Я приблизилась и присела рядом. В корыте лежала игледяная рапира, облепленная дымящимися пекловастиками. Рапира растаяла едва ли на треть.

— Чем я могу помочь?

— Это иглёд, он тает в кипятке. Растопи рапиру целиком, — попросил он и добавил мягко: — Конечно, если набралась достаточно сил для этого.

Это оказалось легко. Труднее было не задавать вопросы, но Бритц был так нахмурен и внимателен к происходящему в корыте, что я промолчала. Пока рапира таяла, с меня сыпались части лопнувшего ошейника. А я и не почувствовала, что он давно сломался. Изъеденные диастимагией, детали захрустели на полу.

— Я думала, что перестала замечать ошейник потому, что привыкла к положению рабыни. А на самом деле я просто и в нём свободна.

— Это я ещё на Кармине почувствовал, — беззлобно фыркнул Кай.

Он зачем-то вспорол себе предплечье керамбитом, добавил крови в корыто и хорошенько размешал. Потом приказал заморозить воду и надел перчатки:

— Приманка замёрзла. Теперь, пожалуйста, спрячь руки в карманы и вообще отойди-ка подальше. Эмбер, я сказал, отойди! Сжалься над моими нервными клетками, их и так уже меньше ста против ста миллиардов, пока я тебя не знал.

— Хорошо, хорошо, — отползла я. — Что это такое?

— Игледяные бомбы, — ответил он, не сводя с них глаз, будто без надзора они могли разорваться прямо в корыте. — Точно такие,