"Фантастика 2025-195". Компиляция. Униги 1-23 - Вадим Витальевич Тарасенко

Конхард, могучий, грубый и громогласный, пугает её. Нити кажется, будто Конхард считает её виноватой в том, что Илидор ушёл один и втайне ото всех. Гном Конхард мощно впечатывает каждый свой шаг в землю Старого Леса, и при этом не делает ни одного лишнего шага. Ни одного движения сверх необходимого, оттого каждое движение Конхарда выглядит очень, очень значимым. Так и хочется почтительно замирать и обдумывать всё, что видишь, находя в каждом шевелении бровей гнома, в каждом выпячивании нижней губы некий потаённый смысл. А ещё Конхард так легко швыряет огромные ящики с железками — пожалуй, думает Нить, потребовалась бы половина половины стаи, чтоб просто поднять такой ящик. А ведь у Конхарда за спиной ещё висит такой гигантский, громоздкий и ужасающий молот!

Матушка Синь права: Поющий Небу окружает себя очень странными друзьями. И он почему-то забыл окружить себя Нитью. Или не захотел. А ведь она тоже странная.

Может быть, не настолько странная или не так, чтобы Илидор пожелал окружить себя ею.

— Не захотел компании, значит, — эхом повторил её мысли Конхард. — Ну так я чего. Я не навязалец. Не хочет — ну и кочергу ему в…

Второй ящик с глухим лязгом встал рядом с первым.

— С тобой, — гном наставил на Нить толстый палец, и волокуше показалось, что палец собирается боднуть её. — С тобой я не пойду. Нет уж. Не собираюсь я гоняться по лесу за этим… негодяем. Один раз уже догнал, и чего?

Нить опустила голову. Дозорные, конечно, знали, в какую сторону ушёл Илидор, но Матушка Синь не желала отпускать за ним Нить одну. Но с кем, кроме Конхарда, она может пойти за Поющим Небу и хотя бы надеяться, что он её не прогонит?

Неужели придётся уйти без позволения Матушки Сини? Может ли Нить так сделать? Может ли она оставить стаю даже ненадолго, если стая в ней нуждается?

Волокуша развернула плечи и тряхнула крыльями. Илидор сказал ей: «Всё что ты делаешь, делает тебя. Всё, чего ты не делаешь, тоже делает тебя». В голове и в крови Нити что-то успокаивалось от этих слов, соглашалось с ними. Нить не хотела, чтобы её делали пустые страхи. Подумаешь — нарушить неявный запрет!

— Но ты передай ему вот что, — грозный палец Конхарда снова нацелился Нити в нос. — Передай: я с него стребую ответа о том месте, куда ведёт карта. Хорошего ответа стребую, подробного. И саму карту обратно — тоже заберу, пусть не думает мне! Я отсюда иду в людские земли, они, кажись, зовутся Грибные Ручьи, так вот — пусть этот засранец пусть только попробует там меня не найти!

***

Холмы состояли из серо-жёлтой пыли, останков навесов, глиняных черепков и… руин каменных башен. Трудно было представить нечто более неуместное, чем каменные башни в пыльно-тоскливых холмах, и Йеруш даже не был уверен, что руины — не мираж.

И ещё в этом месте обитали невидимые шуршучие тени. И, возможно, призраки. Как ни глубоко Йеруш ушёл в свои думы, он то и дело ловил взглядом движение: кто-то следовал за ними и кто-то глазел на них с Ньютем с холмов, из-за ошмётков навесов, из-под осколков глиняной посуды, полузанесённых пылью. Из башенных руин. Кто-то прятался в складках местности между холмами и за пригорками. Кто-то стоял за каждым плотоядным деревом, которые натыканы вдоль кромки холмов, как стражи — а может, стражами были те, кто прятался за плотоядными деревьями.

То и дело, выныривая из своих мыслей и воспоминаний, Йеруш ловил глазом движения: сбоку, вдали, снизу, и каждый раз был уверен, что почти-почти различил силуэты. Был почти-почти уверен, что они ростом с человека, тонкие, лёгкие, окружённые не то дымом, не то ворохом косичек, а может, это бахрома на одежде или беззвучно бряцающие украшения, намотанные в несколько слоёв на шеи, руки, пояса.

Йеруш почти видел их.

— Что за шпынь тут носится? — однажды спросил Найло у Ньютя, но тот лишь посмотрел на эльфа стеклянным взглядом надкаминного чучела и не издал ни звука.

Ньють не издавал звуков с того момента, как они встретились у перегонных кряжичей.

Иногда справа или слева от холмов прорезалась полоса деревьев, словно успокаивая Йеруша: ты всё ещё в Старом Лесу, вот кряжичи, вот сосны и вязы, не происходит ничего необычного, но ты можешь в любой момент оставить своего проводника и уйти в лес. Нет? Ну ладно.

Плотоядные деревья чвякали отростками, и этот звук сопровождал путников неотрывно, как мушиное жужжание или шорох пыли, гонимой ветром.

Бывало, справа или слева от холмов разверзалась пасть оврага, с виду такого же полумёртвого, как эти нескончаемые холмы. Сухие склоны, обломанные деревца на них, туманное марево в глубине. Не хочешь покинуть своего проводника? Нет? Ну и правильно.

Днём откуда-то выползали огромные, с ладонь длиной многоножки. Коричневато-бурые, с мелковолосатыми телами, они забирались на холмики и замирали, поворачиваясь к путникам. Йеруш был уверен, что многоножки наблюдают за незваными гостями, и притом вполне сознают, что именно видят.

Как бы Старый Лес ни пытался делать вид, что всё в порядке, — Йеруш даже из своих внутриголовных блужданий сознавал, что это место — решительно и безмерно не в порядке. Оно — как провал в складку времени, пространства и смысла.

Неужели в Старом Лесу вот так, за здорово живёшь, может раскинуться настолько не-лесное пространство и настолько большое, чтобы идти по нему несколько дней подряд? Может быть, выбраться отсюда можно только по лестнице из плотоядных деревьев, если построить её до неба? Не зря же плотоядные деревья натыканы вдоль холмов, такие неуместные и растущие едва ли не на равном друг от друга расстоянии, как лестничные ступени. А может быть, молчаливый Ньють с глазами надкаминного чучела заблудился среди трёх десятков холмов и всё это время водит по ним кругами Йеруша Найло, который никогда не запоминает дорог. Или же это место — карман лесного пространства, один из многих карманов, которые Старый Лес когда-то создал из воспоминаний Перводракона и потом не стал выбрасывать эти странные места только потому, что для них не нашлось места среди вязов, сосен и кряжичей.

Йеруш не знал и для разнообразия не пытался разобраться. Он шагал и шагал за своим проводником, похрустывал пылью на зубах, тёр уставшие глаза, которые не то основательно иссохли в этом маловодном месте, не то припали пылью так же, как губы, волосы и кожа.