Фантастика 2025-39 - Екатерина Аникина

Надо же, и тактильные галлюцинации тоже, подумал он. А вслух сказал:

— Уходи. Мы не твои. — Слова находились сами — он и не сообразил бы, что сказать, но ведьму это, похоже, убедило.

— Уйду-уйду, — пропищал голос, и лаборант услышал шлепанье босых ног по полу. Шаги удалялись. Раздался смешок, скрипнула дверь — и все стихло.

Профессор сидел, обливаясь потом и хватая ртом пустые остатки воздуха. Рука его была по-прежнему сжата — так крепко, что он не мог понять, держит он в ней что-нибудь или нет. Он встал, подобрал пустую мисочку, добрался, натыкаясь на столы и шкафы, к раковине, вытащил подставленную мисочку и вылизал из нее накапавшую воду. В голове сразу просветлело.

Подойдя к огоньку хронометра, лаборант поднес к нему крепко сжатый кулак. Раскрыл пальцы.

Это был десятилетней давности пропуск на космодром Сатиш Дхаван, пожелтевший и в пятнах.

Он поднес руку ближе к глазам. Прищурился.

В темноте пятна на бумажке сами складывались в знаки. Профессор наморщил нос, всматриваясь, читая собственную галлюцинацию — это-то он понимал — буква за буквой и элемент за элементом.

Она оформилась в химическую формулу. Поводя головой из стороны в сторону, он смотрел на хрупкий листочек. Сердце заколотилось, а ноги разом ослабли. Лаборант схватился за железный угол шкафчика, на котором стоял хронометр.

Формула, которую он искал все эти месяцы, горела перед его воспаленным незрячим взором, а ему было ее ни запомнить, ни записать!

Да и зачем — запоминать? Какая от нее теперь польза?

Он потряс головой, разочарованный, и сунул листочек обратно в карман, при этом больно порезавшись о проклятый сверхострый скальпель. Он слизывал кровь с пальцев и уговаривал себя, что эта так называемая формула — лишь продукт воспаленной фантазии. Утром он проснется — если проснется, конечно, — и на трезвую голову она окажется случайным набором элементов, неспособных к логической связи между собой.

Но все-таки. Он усмехнулся и вернулся к постели жены. Потряс за плечо.

— Мойра, вообрази… — начал он и застыл.

В удушающем тепле лаборатории плечо жены налилось неживой тяжестью.

Профессор охнул, провел рукой по ее лицу, приложил ладонь к полуоткрытым губам. Ни дуновения. Приложил ухо к груди — где оно, это сердце, с какой стороны, как его надо слушать? Но грудь жены была тиха — ни стука, ни хрипа.

Он вскрикнул, начал толкать ее в грудь кулаками, воображая, что делает массаж сердца. Набрав полную грудь пустого воздуха, вталкивал его в ее легкие через рот и снова толкал кулаками в жесткие, еле прикрытые кожей ребра.

Когда Профессор совсем обессилел, то сполз на колени рядом с кушеткой, трясясь от возбуждения, ткнулся лицом в шею жены, в ее жесткие волосы, и замер, глядя перед собой невидящими глазами.

* * *

Капитан Тео Майер спал, подложив руку под ввалившуюся щеку. Желтоватое лицо его было покойно. Он лежал, по уши завернувшись в одеяло, и вздрагивал во сне.

Тадефи коснулась плеча Бой-Бабы:

— Лучше его не трогать. Проснется, тогда дадим ему лекарство.

На цыпочках все вышли в брехаловку. Йос повалился в кресло и застонал, закрыв лицо руками.

— Какой кошмар, — проговорил он. — Наш капитан! Наш Майер!

Он поднял голову, оглядел остальных жадными глазами.

— Но зачем он это делал? — пересохшими губами спросил штурман. Закрыл глаза, задумался. — Да, да, да — теперь все становится ясно! — он тряхнул головой и вновь застонал сквозь зубы. — Как же мы не сообразили, что Майер ненавидит Рашида больше всего на свете! Ведь именно из-за него Тео когда-то потерял все! Потерял своего Троянца!

Штурман схватился за голову, раскачиваясь в кресле. Через пару минут он поднял голову на остальных и быстро заговорил:

— А я-то все никак не мог понять, почему Майер так охотно согласился взять Рашида на борт. После всего, что между ними двоими было сказано и сделано. Я, по правде говоря, решил, что капитана тупо припугнули в Обществе Соцразвития. А оказалось… — штурман недоверчиво покачал головой, — оказалось так просто! Они сами на блюдечке поднесли Рашида Майеру. И он…

— Поня-атно, — Живых сидел в сторонке и кусал пластиковую соломинку, выуженную из автомата с кока-колой. — Это объясняет смерть Рашида. А нас тогда за что?

Йос нетерпеливо взмахнул рукой:

— Подождите! Я подозреваю, что Кок стал свидетелем убийства Рашида. Ведь он со своим диабетом вечно ошивался возле медблока. Именно поэтому он перед смертью хотел видеть капитана. И Майер избавился от него, пока тайное не стало явным.

Бой-Баба рассеянно кивнула. Несходняк, подумала она. Если Кок знал тайну капитана, какой смысл открывать ее самому капитану? Но вслух ничего не сказала.

— А потом произошла диверсия, — продолжал Йос. — И Майер об этом узнал.

— Как? — против воли спросила Бой-Баба.

Штурман пожал плечами:

— Через охранника? У него же в отсеке слежения просматривается весь корабль. Фима доложил Майеру о диверсии, и тот убил инспектора. А потом решил убить и самого охранника — как свидетеля.

— И нас заодно! — буркнул Живых и повернулся к Тадефи. Та сидела тихая, уткнув подбородок в ладошку. Прозрачные зеленые глаза смотрели устало.

— Я не могу поверить, что это Майер, — сказала она. — Он такой… такой порядочный.

Бой-Баба переводила взгляд с нее на Живых, потом на Йоса. В полутьме аварийного освещения звезды в иллюминаторе казались еще ярче. Дядя Фима тоже стал звездочкой — точнее уж, окаменевшей белой личинкой человека в космосе.

Дядя Фима не заслужил такой смерти, подумала она. Хотя… кто знает, что он успел совершить в жизни? Человек-то он был непростой. Как это она сказала на днях? — Рашида убили, чтоб он больше не плодил зла. Или что-то в этом роде. Она нахмурилась, вспоминая мысль. Рашид отказался взять на борт корабля больных поселенцев. Остановить преступника… убить, чтобы остановить.

Ее лоб разгладился. Она подняла голову и оглядела остальных.

— Вы все ошибаетесь, — беззвучно шевельнулись ее губы.

* * *

Йос покачал головой.

— Это невозможно. — Он повернулся к остальным, заглянул им в глаза, ища поддержки. Не нашел. Обернулся к Бой-Бабе: — Не мы ошибаемся, а вы вообразили неизвестно что!

Штурман стоял посреди брехаловки. Вокруг него образовалось пустое пространство. Бой-Баба, Живых, Тадефи смотрели на него с ужасом.

— Тео Майер — мой лучший друг, — твердо сказал штурман. — Вы не смотрите, что мы с ним иногда как кошка с собакой. Неужели вы думаете, что я… что он… — он устремил на Бой-Бабу растерянные глаза. —