"Фантастика 2025-41". Компиляция. Книги 1-43 - Дмитрий Яковлевич Парсиев

раз задержу. А вообще ты сам виноват, медленно бегаешь. Я тут по утрам, кстати, на пробежки хожу. На школьный стадион. Если есть желание, давай со мной. Вес скинешь, и ни один малолетка от тебя не уйдет.

— Да иди ты! Мне еще бега не хватало. И так одышка. Фу-ух!

Баночкин вытер рукавом лоб и скрылся в дежурке. Плюхнулся в продавленное кресло, привычно откинулся и стал крутить диск телефона.

А мне не давала покоя одна мысль — где я видел этого пацана? Все в памяти переворошил, но не вспомнил. Можно, конечно, спросить у дежурного его имя…

Зашел я в «аквариум», а Баночкин уже кому-то докладывал по телефону:

— Смылся гаденыш… Что значит, прошляпил⁈ Я же один, без помдежа работаю. Разорваться не могу. Пока пистолет Казаряну выдавал, он момент улучил. Да, думаю, опять щипать людей будет в общественном транспорте. Там его и ловите. В смысле, опять упущу? Да я же объясняю, не могу разорваться.

Но абонент на том конце разъединил разговор.

— Тьфу ты! — в сердцах грохнул трубку Баночкин о телефонный аппарат из белой, как слоновая кость, пластмассы. И такой же крепкой, как бивень. Известно, что сколько ни грохай трубки об советские телефоны — им хоть бы хны. Говорят, советские ученые специально разработали секретный состав полимера для корпусов отечественных телефонов, чтобы любой телфонопользователь — от мелкого клерка до министра — мог не стесняясь выражать свои эмоции и сбрасывать накипевшее от разговора напряжение ударом трубкой об аппарат.

— С кем это ты ругаешься? — спросил я дежурного.

— Да Трубецкой, растуды его в качель. Представляешь? Говорит, чтобы я сам шёл ловить Серого.

— Серого⁈ — я даже присел на краешек банкетки под стенд с устройством пистолета Макарова.

— Серов Андрей, по прозвищу Серый, — скучно протянул Баночкин. — Ну тот, которого ты не остановил. Вор-карманник.

Меня как обухом по голове ударило… Я только что отпустил своего убийцу!

— Слушай, а где живет этот Серый? — сглотнул я. — Адресок есть?

— У Трубецкого спрашивай… Это самое… Мое дело маленькое — мне привели, я вызвал инспектора ПДН, пока она собиралась, шкет смылся. Все, Морозов, иди, не мешай работать.

— На ириски не налегай.

— Чего?

— Сладкое вредно, — кивнул я на пакетик с «Кис-кис» у него на столе и вышел.

А мысли крутились тёмным водоворотом. Серый… Гаденыш… Уже с малолетства по кривой дорожке идешь. Найду и прибью. Нет… Все таки он еще пацан. Я детей не трогаю. Если врага нельзя ликвидировать, значит, нужно… сделать его своим союзником. Ха!

Я же вор, в конце концов, найду общий язык с карманником. Нет… Не то… Не то я хочу с ним сотворить. Я вдруг почувствовал нестерпимое желание исправить судьбу Серого, чтобы он не превратился в такую гнусную гниду в моем времени. Задачка непростая и явно не на один день или даже месяц. Тут нужно крепко подумать. Но для сначала его надо найти. Твою дивизию, это что, придется идти на поклон к Трубецкому? В падлу мне кланяться, тут другой подход нужен.

Я немного посоображал, придумал интересный вариант и направился в кабинет уголовного розыска.

Глава 16

Я подошел к кабинету с красной табличкой на двери: «Уголовный розыск». Это который в фильмах ещё так зловеще называют — угро. Как много в этом звуке для сердца русского слилось. Как много в нем отозвалось.

Признаться, когда я начинал свою криминальную «карьеру», в те далекие времена угро (в том числе отпочковавшийся от них в девяносто третьем УБОП) были грозной боевой единицей, самой опасной из всех структур силовиков. Гроза и для положенцев, воров в законе, и для мелких жуликов и случайных залетных. Но когда милиция преобразовалась в полицию, и потом чуть позже, я заметил, как обмельчал опер. Оно и понятно, матерые оперативники, что начинали службу еще в СССР и прошли девяностые — ушли, а в системе все больше становилось представителей поколения «Z». Но не мне об этом переживать, пусть служат, как могут.

Теперь я в прошлом, и здесь среднестатистический оперативник все же более зубастый и идейный, чем современные его коллеги. Как, впрочем, и советский участковый — этот тоже сейчас, что называется, ближе к народу. Это потом участковых совсем затюкают, будут только ходить и бумажками по нужной форме от всего отписываться, да протоколы полулиповые по административке строгать. А здесь что опер (хотя сейчас, в семьдесят восьмом, их называют инспекторами уголовного розыска), что участковый — бдят и таких как я прошлый исправно ловят.

Чем опер отличается от участкового? Если объяснить простыми словами, то методами работы. Вот поставили перед ними задачу — пойти в лес, найти и доставить лося. Опера приведут ежа и зайца, каждый из которых признается, что он — лось. А участковые — принесут объяснения от барсука, лисы, волка, медведя и остальных обитателей леса о том, что в данном лесу лось не проживает.

Я вошел в кабинет без стука. Три стола, и за каждым сидит сотрудник в форме. Хм… В эти времена инспекторов угро разве обязывали ходить в форме? Наверное…

Из всех троих офицер только один — Трубецкой, остальные сержанты. Младшие инспектора, получается.

Сержанты ковырялись в бумажках, что-то писали. Свет-Антошенька тоже был занят важным делом. Закинув ногу на ногу и развалившись в кресле (у остальных были убогие стулья), сминал исписанные бумажки и швырял в фотокарточку какого-то урки на ориентировке на стене.

Услышав звук открывающейся двери, Трубецкой мигом принял рабочее сидячее положение и даже уперся взглядом в листочки на столе, изображая вид сосредоточенный и сознательный. Но я-то видел, что бумажки с текстом лежат вверх ногами.

— Морозов! — с облегчением выдохнул инспектор, увидев, что вошел я, а не Кулебякин.

Думал, что шеф нагрянет. Конечно, кто еще без стука посмел бы.

— Что хотел? — небрежно бросил он, вмиг включив начальника.

Оно и понятно, он на своей территории, а я если пришел сюда, значит, просить буду. Но ни о чем просить его я не собирался.

— Ты уже в курсе, что Серый из дежурки смылся? — с порога спросил я.

— А тебе-то что?

— Адрес его напиши мне, я его задерживать поехал.

— Чего-о? — Трубецкой уже было вальяжно развалился вновь в своем креселке, но тут снова принял сидяче-бодрое положение, проняло. — Это с какого перепугу?

— Личное