Кабаморсов и Лунная Тень - Сергей Химаныч

— Теперь я всё рассказал! Ты обещала меня спасти! Дай же мне противоядие, пока ещё не слишком поздно! — хрипел Кавал, надрывая глотку.

— Тебе не нужно противоядие. Я разыграла тебя. Сначала я действительно хотела дать тебе ту конфету с полки, но испугалась: а вдруг она отравлена, а ты ни в чём не виноват. Ты съел самую обычную конфету, которую я нашла у тебя под кроватью, но теперь думаю, что надо было дать ядовитую.

Кавал поднялся с пола и безумными глазами посмотрел на подругу.

— Это всё ради любви! Я просто хотел, чтобы мы были вместе!

Лунни с отвращением отвернулась, и тут Кавал сорвался с места и умчался прочь.

— Стой, мерзавец! — крикнул ему вслед учитель, но тот быстро скрылся за колючими соснами.

Лунни опустилась на колени и горько заплакала. Савва хотел успокоить девочку, сказать, что иногда в жизни случаются страшные вещи, но нужно это принять и жить дальше, но язык словно окаменел во рту. Он молча обнял Лунни и отвел в дом. Кабаморсов умер мучительной смертью, и ничего уже нельзя было сделать.

Внезапно в дверь постучали.

— Простите, я вас не сильно побеспокоил? — в дверной проем просунулась голова черепахи.

— Тилла?! Не может быть! Как ты здесь оказался? — произнесла Лунни сквозь слёзы.

— Я к вам не с пустыми руками, вот, держите подарочек, — в комнату въехала огромная коробка от торта.

— Что происходит? Я что-то не припомню, чтобы сегодня у кого-то был день рождения! — удивился Савва.

— Тут такое дело, я сейчас всё объясню, только дайте мне немного отдышаться. Непросто было ползти по вашим ступенькам.

Совы уставились на гостя в полном недоумении, а тот загадочно посмотрел на часы, что-то пробормотал невнятное и принялся рассказывать.

— Я, знаете ли, не люблю далеко уходить от дома, ноги уже не те, устают, сами понимаете. Но в тот день, дай верблюжий мозг памяти, я сидел на берегу болота и сочинял стихи. Вдруг слышу, кто-то протяжно стонет, не то волк, не то медведь. Так с ходу не разберешь. Ну не даёт мне никак сосредоточиться, воет, как раненый слон. Ну, я полез в кусты посмотреть, кого туда занесло. Облазил все бугры и кочки, измазался в грязи, чуть не застрял в яме — вокруг ни души. Только кочка какая-то лежит, и перья из неё торчат. А я как раз искал новое перо, чтобы записать рифму про болото. Подполз я поближе и дернул за пёрышко. Кочка как ухнет мне в самое ухо, я думал, что оглохну. Я пригляделся и ахнул: да это ж мой друг Кабаморсов лежит.

— Значит, вы его нашли! Но где же он? Он жив?! — воскликнула Лунни.

— Да погоди ты перебивать, я ж рассказываю. Лежит, значит, совёнок прямо на земле, весь бледный, глаза навыкате, язык свисает с клюва, еле дышит.

— Ой, бедненький!

— Ну я к нему, мол, родной, ты живой? Он повернулся и давай меня крыльями хлестать: «Убери от неё лапы», — сипел. Ну совсем белены объелся, не соображал ничего. Погрузил я его на спину и потащил к себе домой. Торти, как увидала беднягу, сразу сообразила — отравление. Уложили мы его в постель, дали тёплого чая из ромашки и накрыли одеялом. А вскоре ему совсем худо сделалось. Лоб горячий, как сковородка, глаза мутные, и плачет всё время. Я говорю жене: «Что делать будем? Помирает наш мальчик». «Срочно беги за Муртом!», — невнятно пробормотала она. «За каким ещё фруктом?», — переспрашиваю. Ну она и рассказала мне, что на той стороне болота живёт старый доктор-крыс по имени Мурт. Она у меня всё знает, повезло мне с женой.

— Тилла, ну, пожалуйста, не трать времени, расскажи, где сейчас Кабби? — умоляла Лунни.

— Ну, вы дослушайте до конца, времени ещё вагон, сейчас будет самое интересное. Нашёл я этого крыса, хотя сложно сказать, кто из нас кого нашёл. Я только подошёл к его норе, а он уже выходит и спрашивает: «Почему так долго? Я тебя заждался». Вот и не верь после этого в телепатию. Рассказал я ему, что совёнок отравился и умирает. Он схватил какую-то склянку с полки и сунул за пояс. «Бежим», — говорит, — «У нас мало времени». И помчался, как верблюд на ракете, а я ещё полчаса пылью плевался, пока назад возвращался. Нет у меня сзади моторчика, чтобы так бегать. В общем, дал он больному той самой жидкости. Не знаю, что это было за зелье, но жар у совёнка как рукой сняло. Затем он велел наблюдать за больным, а утром сытно накормить и желательно здоровой пищей. Мы с женой всю ночь почти глаз не сомкнули, дежурили у постели по очереди. Я буквально на минуту растянулся под столом, и тут больной как завопит: «Лунни!». Я от страха вскочил, головой об стол, забыл, что на полу уснул. Шишка до сих пор не прошла, вот потрогайте.

— Тилла, пожалуйста, ближе к делу, что было дальше? — попросил Савва.

— Я говорю жене: «Дорогая, а что значит «здоровое питание»? Это когда съедаешь кого-то здорового?» Она хохочет, сама, наверное, не знает. И тут меня осенило: это ж сова, ей надо живность какую-то поймать, мышку или крыску. Жена у виска пальцем покрутила: «Ну иди, — говорит, — лови, а я пойду кабачки пожарю». Разозлился я на неё, а что делать, надо идти на охоту. Сам-то я мышей никогда не ловил, но много раз видел, как это делают совы. Взобрался я на дерево, переполз на толстую ветку и стал выжидать. И тут вижу, неспешной походкой из кустов выходит крыса: одета в длинный балахон, в лапе длинная палка, а на голове повязка. Я сначала подумал, что уже где-то видел её, но не стал тратить время на воспоминания, сиганул с ветки прямо ей на голову. Говорю же, у ваших братьев такой способ подсмотрел. И сработало! Крыса потеряла сознание. Приволок я добычу в дом, велел жене пожарить на сковороде, не сырой же больному давать. А она как закричит на меня: «У тебя что, верблюжьи кишки вместо мозгов? Это же дядюшка Мурт!». Я пригляделся — действительно он, и чуть не разревелся от досады. Но тот, слава верблюдам, пришёл в себя и целый час беспрерывно хохотал, услышав эту историю. А вы почему не смеётесь?

— Тилла! — чуть ли не плача, взвизгнула Лунни. — Что было дальше с Кабби?