Ведьмы.Ру - Екатерина Насута

мучает. Две нити силком сплетаются в одну, и добре, если и вправду что-то из того получается. Но чаще нет. Примученный любить-то любит, но любовь его тяжёлая. Он мнителен становится, ревнив и слезлив. То кричит, то плачется, то болеть начинает. Иные и вовсе руки на себя наложить пробуют… или даже накладывают. Душа в том видит свободу, к ней и стремится. Случается, что не только на себя. А другая сторона, которая затеяла всё, тоже платит. Здоровьем. Удачей. Душою даже… но такие привороты вспять обернуть можно. Нелегко, но вот при желании — вполне. А вот когда на крови сделан…

Страшная сказка у старого пруда.

Под пирожки с мухомором.

Почему бы и нет.

Только ночь уже, вон, небо потемнело, звёздочки выкатываются одна за другою. И луна прорезалась, почти полная, чутка только с одной стороны скособоченная.

— У… — выдал Никитка нерешительно. — Извините. Прям… душу тянет повыть! Чую, просыпаются во мне тёмные инстинкты диких предков…

— Это просто ты пирожков пережрал, — Ляля вынырнула из пруда. — Вот и пучить начинает. А воет он, чтоб бурчание в животе не было слышно!

— Ябеда!

— Сейчас вовсе в кусты попрётся…

— Кровь — это основа основ. Чай, в университете рассказывали про запретные разделы?

— Д-да… а вы откуда… ну да, извините… не подумала.

— Не такие мы и дикие, — усмехнулась бабушка. — Те, кто ставил запреты, прав был. С кровью ни одна ведьма без веской причины не свяжется, ибо такая волшба, она не только по ведьме ударит, но и со всего рода плату возьмёт. А не каждый род такую плату выдюжит. И ведь знала же, глупая, да решила, будто умнее всех.

— Как…

— А вот так. Она в последние-то приезды всё больше не с подружками гуляла, но в библиотеке посиживала. Я ещё порадовалась, что повзрослела-таки, за ум взялась. Она же, небось, заклятье искала подходящее. И нашла на нашу голову. Я как увидела над твоим отцом кровавое марево, так и поняла, что она учинила.

— А я вот так и не поняла, — честно сказала Ульяна.

— Судьбу она перекроила. Кровь… это ж нить, что тянется из прошлого в будущее, и на нити этой многие судьбы нанизаны. Она её вытянула, вывернула в другую сторону и со своею связала крепким таким узлом, который уже не распутать, ни разрубить.

Сказано это было тихо, но Ульяна ощутила, как по спине мурашки побежали.

— Отец ведь твой не просто любил её, верно? Боготворил. Любой каприз исполнял, да ладно бы это… не было для него во всём мире ничего-то и никого-то, кроме неё одной. Разве вот когда ты народилась, тогда чуть заклятье не то, чтобы ослабло… скажем так, растянулось. Вы ж с матушкой одной крови.

Ульяна задумалась.

Любил ли отец мать?

Бесспорно. И сильно любил. Так, что слов не найти. И ей, маленькой, эта любовь казалась чудом. А ещё было немного обидно, потому что Ульяну отец тоже любил, но стоило рядом маме появиться, как он тотчас словно забывал, что Ульяна существует.

Это из-за приворота?

Но Ульяна не верит в привороты. А в любовь, которая до гроба, выходит, что верит?

— Беда в том, что те, кого на крови привязали, не живут долго. Твой отец ещё изрядно протянул, полагаю, потому как она держала. Понимала, что как его не станет, то и нить разорвётся, и по ней ударит… должна была.

А ещё отец оставил маме всё имущество. При жизни. Правда, раньше Ульяна об этом как-то и не задумывалась. Ей вон квартира отошла, но тоже дарственной, и ещё фонд, которым какие-то совсем уж незнакомые люди управляли.

Только теперь она понимала, что имущества у отца было куда как больше.

— Но… не ударила?

— И это плохо, — сказала бабушка очень серьёзно. — Такие запреты не для того создают, чтобы их легко было обойти. Да, видать, многое она узнала… погоди.

Бабушкина ладонь скользнула над головой. Волос не коснулась, но Ульяна ощутила движение, а потом холод, что от руки пошёл и внутрь будто бы.

И потянуло так…

Так…

— Тише. Сиди. На вот, — в руки Ульяне вложили зеркало. Обыкновенное такое. Овальное, в розовой пластиковой рамке. — Смотри внимательно.

На что?

Собственная физия показалась ещё более нелепой, чем обычно. Особенно выражение лица. Растерянное-растерянное. И удивлённое. И ещё испуганное, хотя чего бояться? А оно вот.

Волосы дыбом.

Глаза посветлели…

— Чуть дальше отодвинь.

Ага, это чтоб было видно лучше… хотя… темно, почему оно вообще видно? И зеркало обычное, без встроенной подсветки. А бабушка за спиной стоит. Возвышается даже. И руки держит. И от рук этих к Ульяне точно ниточки протянулись. Беленькие.

Это она марионетка?

Или… стоило ниточкам коснуться макушки, и они потемнели. А потом волосы шевельнулись и приподнялись. Нет, разве такое… а из них навстречу ниточкам тоже потянулось что-то чёрное, то ли дым, то ли туман.

Пар?

Главное оно выползало из волос, чтобы повиснуть над макушкой Ульяны этаким облаком.

— Что… это?

— Проклятье родовое, — бабуля подхватила черноту ладонями да и смяла её.

— Ай!

Голову болью прострелило, будто иглу в ухо всунули.

— Терпи. Сейчас чуть полегчает.

Ага.

Конечно.

А Ульяна взяла и поверила. И… и понаехали тут. Она не звала! Припёрлись. Как же, помогать… столько лет она им нужна не была, тут же вдруг понадобилась.

Уроды.

Права маменька, хотя сама и вправду ведьма, если не по силе, то по характеру…

— Дыши глубоко, — рядом плюхнулась Ляля. — Ба, я её умою…

Не надо Ульяну мыть! Не водою из грязной этой лужины… русалка. Не бывает русалок! А что чешуя, так это болезнь кожная. Кератоз.

Точно!

Ульяна читала…

— Сиди, сиди, это в тебе проклятье говорит. Они все разум дурманят, — вода, коснувшаяся лица, была ледяною, и холод вдруг унял раздражение. Даже стыдно стало за мысли свои. Получается, что… что… не бывает проклятий.

То есть, бывают, конечно. Классические.

Тёмные.

И ещё некромантические. Это из запретных разделов магии. И надо тогда обращаться в полицию. С заявлением. Требовать досмотра… пусть проверяют, выявляют.

— Сиди, сиди, — Ляля черпала воду из воздуха и лила на лицо. — Сейчас пройдёт.

— Я… в полицию пойду.

— Сходи, — бабушка уже водила пальцами по спине, от шеи и ниже. И в позвоночнике эти её прикосновения отзывались лютым холодом.