Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона - Владимир Германович Корешков

– Яр, – машинально ответил я, до сих пор до конца не понимая, что произошло, смотря то на безжизненное тело пленного, то на свои руки, то на свой штурмгевер, то перекидывая взгляд на своих притихших однополчан, в глазах которых проглядывал ужас от того кошмарного зрелища, которое только что разыгралось на их глазах.

– Ты не переживай, Яр, – полуобнял меня за плечи унтер-офицер Уинсли. – Первый раз всегда так. Пройдет. Потом привыкнешь. Пойдем лучше выпьем.

Войдя обратно в бокс, мы натолкнулись на вопросительный взгляд Эшли.

– Ну что там?

– Все ништяк. Доставай бутылку и третий стакан. Знакомься, это Яр Ковалефф. Свой пацан. Он того суку сепара только что порешил. Ну, живей, чего смотришь.

Эшли засуетился, достал из тумбочки стакан, бутылку виски. Разлил тугую янтарную жидкость по стаканам.

– Ну что, брат, за твоего первого сепара. Дай бог, не последнего.

Уинсли протянул мне стакан:

– Пей. И гляди веселей. Ты все правильно сделал, не ты его, так он тебя, и верь мне, он бы на секунду не задумался, если бы ты стоял у стенки.

Разумом я все понимал и, наверное, где-то даже был согласен с унтером. Но на душе было пусто, муторно и паскудно. Я одним глотком проглотил виски. Тягучая жидкость, обжигая, поползла по внутренностям.

– Давай разливай сразу по второй, – приказал Уинсли.

Бутылка звякнула по стаканам, отмеряя каждому, как из мензурки, по ровной доле. Несомненно, Эшли был большим мастером по части разлива. Кто-то нерешительно кашлянул в углу. Это были мои ребята с учебки.

– А вы чего здесь третесь? – поинтересовался Уинсли.

– Какие будут приказания, гер унтер-офицер? – щелкнул каблуками Дзалбс.

– Приказания? – переспросил Уинсли. – Валите отсюда, бойцы, и чтобы до отбоя я ваши рожи здесь не видел. Хотя нет, стоп, отставить. Вот ты, мордастенький, как тебя зовут? – тыча пальцем в Дзалбса, спросил Уинсли.

– Рядовой Дзалбс, гер унтер-офицер.

– Тебе, как опытному воину, будет спецзадание, – Уинсли подошел к Дзалбсу, взял его за голову и с силой притянул к себе. – Слушай сюда. Сейчас шмелем летишь в пищеблок, находишь там ефрейтора Оболонски, скажешь ему, что унтер-офицер Уинсли и двое его друзей желают кушать, пусть соберет чего-нибудь. Возьмешь у него все, что он соберет, и также шмелем обратно. Через десять минут тебя не будет – пеняй на себя. Давай, время пошло. А вы вон, – обратился Уинсли к Петерсону, Сочински и Дедье.

Их долго уговаривать было не надо, они пулей выскочили на улицу. Унтер-офицер Уинсли внушал им животный страх.

– А вот еще, Яр, – покопавшись в своей тумбочке, Уинсли достал два шеврона – один с королевской коброй, раздувшей капюшон и приготовившейся к броску, второй с черепом и серебряной надписью готическими буквами «Я и есть смерть».

– Держи, это твое, – протянул мне шевроны унтер.

– Обычно бойцы получают их после первого боя, если, конечно, остаются живы. Крещение, так сказать. Но ты свое крещение прошел. Так что носи. Давай выпьем.

Я принял шевроны, покрутил их в руках, почувствовав подушечками пальцев тиснение и шероховатую бархатистость ткани, и не задумываясь махнул второй стакан. Виски аккуратно улегся в желудке. Дико захотелось есть, где этот чертов Дзалбс? Эшли разлил третью.

– За пацанов, которые никогда не вернутся, – предложил он.

Пили стоя, не чокаясь. Наконец, появился Дзалбс с грузом провианта в обеих руках. Уинсли взглянул на хронометр.

– Надо же, успел, ну, чего встал как вкопанный? Ставь сюда, что принес.

Дзалбс расставлял на тумбочке вилки, тарелки, накладывая в них из термосов ломтики дымящегося, в подливе мяса, румяную жареную картошку, раскладывая горкой хлеб. Я жадно накинулся на еду, набивая полный рот, глотая почти не пережевывая, обжигаясь и давясь горячим мясом и картошкой. Совершенно не чувствуя вкуса. Я ел так, будто бы не ел целую вечность. Наверное, организм таким образом реагировал на стресс. Потом мы пили, очень много пили. Приходили старослужащие, Уинсли знакомил меня с ними, мы жали друг другу руки, поднимали стакан за знакомство. Все это происходило со мной как во сне. Наконец, лошадиная доза алкоголя и усталость сморили меня, веки стали тяжелыми, голова не могла держаться прямо на шее, все время клонилась набок. Я провалился в тяжелый, беспокойный сон. Во сне я видел убитого мной пленного, он стоял возле серой стены бокса и смотрел на меня пристально, с укоризной, что-то тихо шепча мне своими потрескавшимися, разбитыми губами. Мне было страшно. Я не хотел слушать, что он мне шептал, но как ни пытался, никак не мог отвернуться от его прожигающего меня насквозь взгляда.

Глава 22

Проснулся от жуткой головной боли, во рту было гадко и сухо, очень хотелось пить. С трудом разлепил веки. Превозмогая головную боль, глаза оглядели все вокруг. В боксе царил полумрак. Рядом на койке храпел унтер-офицер Уинсли. Заснул я вчера не раздеваясь, в форме. Попытался встать. Качнуло так, как если бы я находился на борту теплохода, который попал в шторм. Где-то возле входа я вчера видел кулер с водой. Нетвердой походкой направился к выходу. Найдя на ощупь кулер, долго пил ледяную воду, пытаясь справиться с жестокой жаждой и заглушить пожар в желудке. Наконец напившись, вышел из душного помещения наружу. На улице было зябко, дул легкий ветерок. Глаза сами выцепили дальний бокс, где вчера все произошло, или не вчера, и вообще, было ли все это и было ли это со мной, а может, мне все привиделось. Мозг отказывался верить в реальность происходившего. Я задрал голову вверх. Ночное небо было не таким, как на Земле. Две спаренные олеронские луны заливали лагерь мертвенно-бледным сияньем, отчего боксы отбрасывали на землю странные, худые, длинные тени. Мир вокруг казался нереальным и призрачным. Россыпь больших чужих, горящих ярким белым светом звезд равнодушно взирала на меня. Хотя какое им до меня дело, они светили вечно и так же вечно будут светить дальше, и им в своем бездушном величии абсолютно плевать на меня и на то, что происходит на этой планете. Я уселся прямо на землю, облокотился спиной о чуть теплую стену бокса и продолжал созерцать звезды. Мою разгоряченную голову обдувал ветерок, здесь, на улице, мне было намного легче и комфортнее, чем в душном боксе. Я уснул. Впрочем, долго находиться в царстве морфея мне не посчастливилось. Только, как мне показалось, я прикемарил, раздался пронзительно противный сигнал общей тревоги, в боксах зажегся яркий свет. Сразу начали раздаваться резкие, как удары плети, команды