Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона - Владимир Германович Корешков

– Что ты хочешь?

Она кивнула взглядом на мой штурмгевер.

– Сделай это для меня, Яр, пожалуйста, очень тебя прошу.

– Нет, – замотал я головой. – Нет.

– Яр, – перешла она на шепот. – У меня только два выхода: умереть здесь, мучаясь от страшной боли, или умереть в ваших окопах, мучаясь от невыносимого позора и невыносимой боли.

Я отчетливо понимал, что она права и другого выхода нет, и это ужасно. Я не хотел, чтобы с ней поступали, как поступают с женщиной-врагом на войне озверевшие от крови и потери товарищей, одичавшие мужики, для которых кто-то должен быть ответственным за то, что с ними происходит, а значит, с кого-то надо спросить. И понимал, что умирать в нестерпимых мучениях – никому не позавидуешь. Какой страшный выбор стоял передо мной. Вернее, выбора не было. Ну почему так? Почему я?

– Прошу тебя, ну будь же ты мужиком. Больно мне, Яр, очень больно, помоги мне, – трясла со всей силы за рукав меня Марина.

Я поднял штурмгевер. Она схватила рукой дуло и направила его к своей груди, плотно прижав.

– Вот так.

Я посмотрел в ее глаза, в них не было страха перед неизбежным. Марина улыбнулась:

– Яр, все будет хорошо.

Я отвел взгляд в сторону и нажал на спуск, тело девушки дернулось подо мной. Я отполз подальше от тела Марины, не в силах посмотреть на нее. Быстро наступали сумерки. Можно пытаться возвращаться к своим. Я подполз к Дедье, снял с него шлем, долго вертел его в руках, не решаясь надеть после покойника на себя. Потом сам себе сказал вслух:

– Чего уж теперь, – и водрузил шлем на себя. Подключился – все работает, вызвал унтер-офицера Уинсли, сказал, что возвращаюсь. Его радости не было предела.

– Живой? Яр, молодец бродяга, а мы вас уже похоронили. Гауптман похоронки оформляет. А что с Дедье?

– Мертв, – и чтобы предупредить следующий вопрос. – Снайпер тоже мертва, я ее… – дальше договорить не смог.

– Давай, ждем тебя.

Я вылез на край воронки, подтянул к себе уже окоченевшее тело Дедье. Пересилил себя и взглянул на тело Марины, лицо у нее заострилось, сделалось восково-белым, на губах улыбка, передние зубы обнажены, а глаза устремлены в бездонное олеронское ночное небо.

– Прости меня, Марина.

За уничтожение вражеского снайпера и вынос тела товарища с поля боя под шквальным огнем противника мне было присвоено очередное воинское звание – ефрейтор, и я был представлен к железному кресту второй степени. Награда нашла своего героя, правда, я этот крест никогда не носил.

Глава 25

Прошло три месяца, как я на Олероне. На фронте три месяца – это много. Я стал ветераном. Моя кожа задубела на олеронском солнце и приобрела темно-коричневый оттенок. Загар буквально въелся. Форма пообтрепалась и тоже выгорела, я носил ее как заправский вояка: рукава по локоть закатаны, воротничок расстегнут на три пуговицы, на правом рукаве шеврон, кобра, изготовившаяся к броску и раздувшая капюшон, на левом череп с крылышками, с надписью готической вязью «Я и есть смерть». С унтер-офицером Уинсли я теперь мог общаться на ты. Запросто называя его Джоном. И еще имел массу привилегий и послаблений, которые имеют ветераны. Под моим командованием было отделение. А самое прекрасное, что в моем отделении теперь служил Алекс. Он буквально забросал начальство рапортами, чтобы его перевели в нашу роту. Бойцом он был прекрасным, на его счету уже был подбитый танк. Начальство пошло навстречу и удовлетворило просьбу Алекса. Конечно, то, что рядом со мной был старый друг, на которого всегда можно опереться – это здорово. Мне кажется, даже дышать стало легче. Что огорчало – давно не было весточки от Линды. Конечно, я понимал, что она на практике в глубоком космосе и не всегда оттуда можно списаться. Но на душе было неспокойно. Я очень сильно скучал. Как там моя длинноногая девочка? Скоро у нее заканчивается практика. И мы опять можем переписываться каждый день. А еще через три месяца у меня будет положенный отпуск. Я смогу заглянуть в ее синие с лукавинкой глаза, прижать к себе, поцеловать, почувствовать в своих руках ее гибкую, хрупкую фигурку, коснуться несравненной бархатной кожи, зарыться в ее светлые волосы, забывая обо всем, ощущая их аромат и чувствуя неповторимый, присущий ей и только ей запах ее необыкновенного, волшебного тела. Каждый вечер перед отбоем я мечтал о нашей встрече, прописывая ее до мельчайших подробностей, задавая от себя Линде вопросы и сам на них за нее отвечая. На душе становилось томительно и сладко. Каждый день я благодарил бога за то, что он дал мне возможность встретиться с такой необыкновенной девушкой, как Линда.

Я заканчивал чистить свой автомат, когда в бокс забежал запыхавшийся Алекс:

– Яр, пополнение прибыло.

– Ну и?..

– Ты сейчас реально охренеешь. Там твой старый знакомый.

– Кто такой? – поинтересовался я, нажимая на курок, производя холостой выстрел, проверяя, правильно ли собран штурмгевер.

– Сам все увидишь, – загадочно улыбнулся Алекс. Видя, что я не спешу: – Ефрейтор Ковалефф, а ну живо поднял свою задницу и бегом на улицу! – заорал во все горло Алекс.

– Не ори ты так. Иду я. Иду.

Я закинул штурмгевер на плечо и вышел за Алексом на улицу. На воздухе уже собралось довольно много старослужащих. У маявшихся от скуки солдат в отсутствие каких-нибудь развлечений посмотреть на вновь прибывших, в простонародье называвшихся свежим мясом, было своеобразным развлечением. Новеньких, как всегда, привез гауптман Джек Хартли. Навьюченные, как ишаки, в свеженьком, с иголочки обмундировании, напуганные перед неизвестным, озирающиеся по сторонам, они были похожи друг на друга, как братья-близнецы. Алекс ткнул меня локтем в бок:

– Смотри, вторая шеренга, третий справа.

У меня даже рот открылся от удивления:

– Ба… Так это унтер-офицер Вараускас.

Только сейчас не унтер-офицер, а рядовой. Очень интересно, что же он такого натворил, что его разжаловали и отправили на фронт. Шанс упускать нельзя. Я продрался сквозь толпу зевак к Уинсли.

– Слушай, Джон, будь другом, окажи услугу. Мне нужен вот тот рядовой, во второй шеренге, – зашептал я на ухо унтер-офицеру.

Джон ничего спрашивать не стал, только пожал плечами, ну надо, так надо.

– Да пожалуйста.

Смотреть на Вараускаса было одно удовольствие. Произведенный эффект был сродни разорвавшейся бомбе. Вараускас смотрел на меня широко открытыми глазами, как будто перед ним неожиданно откуда ни возьмись появился ящер из доисторической эпохи. От удивления сказать он ничего не мог, только