Пещера - Геннадий Петрович Авласенко

И почувствовал себя вдруг самым распоследним негодяем. И ещё жалость почувствовал, огромную, прямо-таки захлестнувшую меня жалость к Наташе, которая сразу же отвернулась от меня и, уткнувшись лицом в подушку, так и застыла в полной неподвижности…

И смеялась о чём-то луна, нагло подглядывая сквозь шторы.

И так медленно текли-тянулись минуты. Я лежал, откатившись на самый краешек кровати, смотрел на наглую эту луну… и мне вдруг мучительно захотелось повернуть время вспять: на час, пусть на полчаса всего. И ещё было ясное осознание того, что это, увы, невозможно и содеянного, увы, не исправить. Ничем не исправить, и ничего уже не исправить…

Наташа не шевелилась. Я даже не знал, спит она или просто так затаилась. А, может, плачет. Или просто ждёт, когда же я, наконец, уйду…

– Я – дурак! – сказал я. – Я… в общем, прости, Натаха! Прости, если сможешь!

Встал и пошёл к двери.

– Не уходи! – сказала вдруг Наташа, и стало ясно, что она не плакала. – Сядь!

Я послушно сел.

– Ближе!

Я сел ближе.

Наташа тоже уселась в кровати и, обхватив руками коленки, придвинула их к самому своему подбородку.

– Я расскажу тебе одну историю…

Голос у Наташи был какой-то странный, натянутый как струна… никогда ещё не разговаривала она со мной таким голосом…

– Только ты потом ничего не говори. Совсем ничего… ни единого слова. Обещаешь?

Я молча кивнул.

– Нет, ты пообещай!

– Обещаю! – хрипло выдавил я из себя.

– Это случилось в прошлом году, приблизительно в это же время. Не здесь, там, дома…

Она замолчала, словно собираясь с мыслями, а я вдруг с удивлением подумал о том, что до сих пор не знаю, откуда она родом, из какого города к нам приехала. Не касались мы этой темы почему-то, никогда не касались. Даже вскользь, даже в полнамёка…

– С нами учился один парень, красивый очень… – Наташа говорила так, будто слово каждое давалось ей с большим трудом, она словно выталкивала их из себя, медленно, по одному. – В общем, мы стали встречаться. В кино ходили, на танцы, целовались в подъезде…

Голос её предательски задрожал, и Наташа замолчала, уткнувшись лицом в колени, а я вдруг почувствовал, что услышу сейчас что-то страшное, чудовищное что-то… я понял, что не хочу, не желаю всего этого слышать…

– Не надо! – прошептал я сдавленным голосом. – Не хочу ничего знать!

Наташа рывком подняла голову. Судорожно провела ладонью по лицу, словно отгоняя что-то или, наоборот, вспоминая…

– Ты обещал не перебивать! Так вот, однажды, весной уже, он пригласил меня к себе на день рождения. Это он так сказал… Разумеется, я купила ему подарок, я долго ломала голову, что бы такое ему подарить… а, впрочем, какая разница, что именно я ему купила в подарок! Да, там, кроме подарка, была ещё и открытка, текст её я сочиняла весь предыдущий вечер, а когда закончила, это была уже, если не ошибаюсь, пятая открытка. Четыре я испортила…

Не докончив фразы, Наташа вновь замолчала. Я тоже молчал, стиснув зубы и невольно вслушиваясь, как быстро и тревожно лупит изнутри в грудную клетку моё сердце.

– Когда я пришла в назначенный час, парень сам отворил мне дверь, и я немного удивилась, заметив, что он порядочно пьян. Потом, заглянув в комнату, я удивилась ещё больше, обнаружив там двух совершенно незнакомых мне парней, тоже довольно сильно поддатых…

– Это ребята на минутку забежали, – небрежно объяснил мне мой знакомый. – Сейчас уйдут. А мать в магазин пошла. Да ты проходи, не стесняйся!

И я поверила!

– Это тебе! – сказала я, доставая из сумочки свёрток. – Поздравляю!

– С чем? – удивился он, и вдруг расхохотался во всё горло: – Так я же пошутил! – И, заметив моё растерянное лицо, добавил: – Какой там к чёрту день рождения! Просто надо же было тебя как-то в гости заманить!

И тут только до меня что-то дошло. Я бросилась к двери, но эти подонки… они, разумеется, меня опередили…

Голос Наташи вдруг снова задрожал и сорвался, но она тут же справилась с собой и продолжала рассказывать, тихо, буднично, даже безразлично как-то…

– Они затащили меня в спальню, сорвали одежду и… Ну, в общем, ты понимаешь…

Я понимал! Я так отчётливо всё это понимал, что пришлось изо всей силы вцепиться зубами в мякоть ладони. Боже, если ты есть! – молил я. – Ничего не надо, ничего у тебя не прошу: только пошли мне вот этих трёх! Хотя… где я их сейчас разыщу? Я ведь даже города не знаю…

– Они привязали меня полотенцами к кровати, заткнули рот…

Наташа судорожно вздохнула.

– Этот парень, он ещё читал им вслух моё поздравление. Читал и хохотал, хохотал и читал… И всю ночь… всю-всю ночь…

Она вновь замолчала. Я тоже молчал, по-прежнему крепко сжимая зубами ладонь. Боже, если бы я знал всё это раньше!

– Уже начинало светать, когда они, наконец, отпустили меня, весело объяснив напоследок, чтобы я никому и ни о чём не вздумала трепаться, так как доказать я всё равно ничего не смогу. И, скорее всего, они были правы, я ничего бы и никому не доказала. Это были опытные и расчётливые негодяи: они всякий раз использовали презервативы, на теле моём ни осталось ни единого синяка, даже на запястьях, так что, кроме позора себе самой…

Наташины пальцы судорожно комкали простыню, голос дрожал и срывался, а я… Каждое слово падало на мой обнажённый мозг каплями расплавленного свинца.

– Когда я пришла домой, мама… в общем, у неё был очередной… – Наташа замолчала, словно подыскивая подходящее слово, но, кажется, так и не нашла ничего подходящего. – И они уже не спали, просто дурачились там, за перегородкой, хохотали… и всё было слышно, всё слишком хорошо было слышно. А я… я сидела в кресле, не плакала, почему-то я не могла заставить себя плакать тогда. Я просто не понимала, не могла понять, как мама может заниматься этим, ведь это так гадко, так противно…

Наташа вновь замолчала и тихонечко вздохнула. Я тоже продолжал молчать.

– После этого я, не то, чтобы возненавидела свою мать, нет, я её даже понимала в чём-то: её было всего тридцать пять, а выглядела она… Знаешь, нас даже за сестёр иногда принимали. Но, понимаешь, я вдруг словно увидела маму совершенно другими глазами… что-то вдруг оборвалось между нами, важное что-то, связь какая-то невидимая… И я ничего ей не рассказала, соврала что-то о том, где была ночью. А потом зашла в ванную и перерезала вены.