КОМ-6 (Казачий Особый Механизированный, часть 6) - Ольга Войлошникова

силы в нашем бою. Непонятно. — Он покачал головой, вздохнул: — Ты, кстати, что собираешься с лисой-то делать? Или куда пристроить придумал?

Рыжая в коконе притихла, аж дыхание затаила. Прислушивается, сто пудов!

— Да мне-то она нахрена? Я её императору подарю! Забавная зверушка.

— Илья Коршунов, может, не надо меня никому дарить, а? Я тебе самому пригожусь. Я полезная! — Лиса вновь дёрнулась, но тросы держали крепко.

— Не-не-не! Такого даром не надоть, и даже с доплатой! Знаем мы такую пользу…

— И вовсе неправда, я хорошая!

— Ага, когда спишь носом к стенке… — обрубил я этот бессмысленный спор.

— Илья Алексеевич, внимание! — внезапно раздался голос Пушкина. — Новый объект!

Я спрыгнул в кабину.

— Чего у тебя?

— Смотрите сами. — В приборы наблюдения я увидел стоящую на мосту женщину. Или девушку, с такого расстояния не различить.

Чего-то у меня в последнее время паранойя развилась на одиноких девушек. Опасаюся я их.

— Дай-ка я на неё в прицел гляну. У него кратность повыше.

Японка. Белоснежные одеяния, теперь с голубыми цветами на груди. И одна. Стоит улыбается. Прям дежавю какое-то!

— Антон, а другого моста тут нет?

— Есть, в шести километрах правее. И левее в трёх. Но они нас не выдержат. Или тут переправляемся, или брод в двадцати километрах.

— М-да. Далеко.

Да и дадут ли нам уйти?

08. ЭТОТ СЛУЧАЙ ИШШО ЗЛЕЕ ПРЕДЫДУЩЕГО

БУДЬТЕ ЛЮБЕЗНЫ, ДАМОЧКА…

Я вылез наверх.

— Ну что, Миша, кажись, нам с тобой вперед идти. Парни только с расстояния нам помочь смогут. Ты огонь, я медведь. Может, справимся? Как тогда на дуэли, на противоходе?

— Может, и справимся, — кивнул он каким-то своим мыслям. — Илья, если живы останемся, пойдешь сватом? Ты ж у нас этот, Свадебный Коршун?

— Иди ты! Вот же прилипло!

— Ну, не сватом, хоть дружкой, а?

Глаза у Дашкова стали тревожные.

— Да пойду уж, куда теперь деваться… — Я спрыгнул на землю. — Экипаж, вступаете в бой по своему разумению, но в ближний не лезть, это приказ!

— Яволь! — прогудели динамики.

Рядом плавно опустился повеселевший Дашков.

— Пойдём, побеседуем. Чует моё сердце, она тут по нашу душу.

— Я тоже так думаю.

Мы двинули вперёд, рассматривая стоящую на мосту женщину. Чем ближе подходили, тем сильнее давила аура этого существа.

Называть одиноко стоящую на мосту японку женщиной уже не хотелось.

— Миш, ты тоже это чувствуешь?

— Ага, как против течения иду. Первый раз со мной такое.

— Теперь слушай мой приказ, как старшего по званию, — он вскинулся, — личную просьбу, если хочешь. Если совсем жопа будет — всё бросай и спасайся.

— Но!..

Я остановил его жестом:

— Не до геройства сейчас. Наши должны получить донесение об… этой вот. Понял?

— Понял. Но…

— Никаких «но», это приказ!

Дашков хмуро буркнул:

— Есть.

Остановились перед самым мостом. До японки оставалось каких-нибудь метров двадцать.

— Доброго дня вам, уважаемая, — коротко кивнул я. — Сдается, вы нас ждёте?

— Куда ты дел тело моей дочери, немецкий ронин? — Её русский был безупречен, а более красивого голоса я раньше не встречал. И от него в воздухе плыли обволакивающие волны, густые, как ягодный сироп…

Я улыбнулся, зная, что сейчас зверь позволит себе чуть-чуть показать зубы. Фирменные светящиеся медвежьи зубы, конечно же.

— О! Вы матушка Айко? Рад знакомству. Позвольте представиться, сотник Сводного Дальневосточного механизированного отряда, Коршунов Илья Алексеевич, герцог Топплерский.

Дашков удивлённо дёрнулся, но вмешиваться не стал. Так что я дипломатично (насколько мог) представил и его:

— А это мой друг, его светлость, князь Дашков.

Но на Дашкова эта дамочка внимания совсем не обратила. Она продолжала сверлить меня неприязненным взглядом:

— Ты русский?

— Ваша дочь тоже удивилась. Но да, я русский.

— И немецкий герцог одновременно?

— Так получилось. Высокая политика, все дела. А вы, простите?..

Она высокомерно подняла подбородок:

— Меня зовут Тамамо-но Маэ, я — бьякко.

Это самое «бьякко» было произнесено с большой важностью и, судя по всему, что-то да означало. Но все эти японские титулы для меня звучали чистейшей тарабарщиной*.

*Настало время пояснить для тех, кто тоже не очень шарит в градациях японских мистических существ.

Бьякко — белые лисы, наиболее близкие богине Инари. Считаются символом удачи и защиты на всей территории Японии. В данном случае мы имеем дело с «кюби но кицунэ» — девятихвостой лисой (высшего ранга из возможных).

Та, что болтается, притороченная на место манипулятора — ногицунэ. Дословно — «полевая лисица». Персонаж взбалмошный и дикий, следующий исключительно за сиюминутными желаниями. Трикстер, от которого никогда не знаешь, чего ждать.

— Весьма приятно, — вежливо соврал я.

— Судя по тому, что ты ни разу не упомянул мою дочь в прошедшем времени — она жива. Отдай мне её.

— Она совершила нападение на подданных государства Российского. Взята в плен. А что уж дальше — фронтовое начальство решит, звиняйте.

— Она. Моя. Дочь. — Мне показалось, что от этой негромкой фразы вода под мостом остановилась. Или не показалось.

— И что же дальше, сударыня? Все мы чьи-то дети… — меня начинала утомлять эта бессмысленная беседа. Если я не отдам пленницу — нас убьют. Отдам — нас всё равно убьют. И каждый раз непременно самым изощрённым способом. Уж из уст Айко я наслушался таких угроз…

Японка дёрнула уголком рта:

— Ты не понимаешь, кто я?

— Почему? Прекрасно понимаю. Если ваша дочь — лиса, значит и вы, уважаемая — тоже. Но это абсолютно ничего не меняет. Освободите путь или извольте принять бой.

— Ты-ы-ы, маленький смешной человечек!..

— А верно ли говорят, — спросил вдруг Дашков (и лиса от неожиданности даже бровь приподняла), — что все кицунэ боятся собак? И знаете ли вы, что медведи, даже белые, — он живо обернулся ко мне, — включены в отряд собакообразных хищников*?

*Да-да, недавно медведи

выведены в отдельный отряд.

Но Дашков этого не знает.

У лисы на мосту сделалось такое лицо, как будто она сейчас отскочит, да ещё и юбки поддёрнет, чтоб её за подол не тяпнули. А потом глаза её широко распахнулись…

…а сзади меня похлопали по плечу.

ВЗРОСЛЫЕ ИГРЫ

Самое страшное, что даже Зверь ничего не почувствовал, и это было совершенно