Фаворит. Русские не сдаются! - Денис Старый

новая жизнь. Я молод и даже бодр, вопреки положению. Это, может, мои сокамерники считают, что я такой жизнерадостный напоказ. Нет, я радуюсь тому, что мне предоставлена возможность прожить ещё одну жизнь.

Да, безусловно, мне жаль того, что я покинул жизнь прошлую. Не себя, старика, который уже чуть ходил, жаль. Всё же я расстался с семьёй. Но были бы маленькие дети, неустроенные — а так… Им есть на кого опереться, да и сами твёрдо стоят на ногах. Моё племя!

Жизнь — она сама по себе величайшая ценность. Может быть, чуть менее ценная, чем честь и достоинство. Но ценная. И это богатство я получил. До конца так и непонятно — за что, но дар я принимаю.

— Господин унтер-лейтенант, вас просят на выход! — уже предельно вежливым голосом произнёс тот матрос, который так и норовил над нами поиздеваться, принося плошки.

— Господа, что бы ни произошло, я был рад с вами служить. И не забуду вас — честных русских офицеров! — произнёс я, выходя из заточения.

Промелькнула мысль, что теперь, если немного потесниться, то оставшиеся трое сокамерников могли бы поместиться и присесть одновременно, может, даже и немного поспать.

— Хе! — на выдохе, без замаха я пробил тюремщику в печень. Не настолько сильно, чтобы уложить его, но чувствительно, дабы впредь был поуважительнее. — Получай, пустозвон!

— Благодарствую за науку, вашбродь, — как мне показалось, искренне сказал матрос, едва только выпрямился после моего удара.

Меня вывели на палубу, где стоял тот самый капитан фрегата, в трюме которого я провёл все эти незабываемые часы.

Выяснять отношения мне не хотелось. Это не тот случай, когда я могу врезать по печени своему обидчику. Но я запомнил… Капитан первый, на своём родном языке, решил со мной заговорить:

— Jeg beklager, at jeg måtte overgive dig til hærens kommando. Du ved, der ikke er plads til dig i flåden nu. Men jeg håber stadig, at jeg hørte det der i din henrettelse [дат. С прискорбием я вынужден вас передать армейскому командованию. Знайте же, что теперь вам нет места на флоте. Но я всё же надеюсь, что услышу вас на вашей казни], — сказал капитан.

Мичман, запинаясь (явно не был знатоком датского языка), худо-бедно перевёл мне сказанное. Да и я понял смысл слов Никласа Шторма. Интонация и мимика были красноречивее слов.

Я выпрямился, гордо поднял подбородок, стал, наверное, даже излишне пафосной фигурой и произнёс:

— Русские не сдаются! — вот главный и непреложный мой закон. Честь и гордость русского флага — беречь и почитать, и не спускать его никогда!

— Orden og disciplin, og streng overholdelse af reglerne er den sande styrke af enhver hær og flåde! [дат. Порядок и дисциплина, непреложное следование уставу — вот истинная сила любой армии и флота!] — выкрикнул капитан, неестественно сморщив и без того не самое приятное лицо.

«Санитаров бы тебе покрепче, да психиатра с большой клизмой!» — подумал я.

На палубе было построение. Матросы и офицеры стояли по стойке «смирно». Кроме флотских, тут находились и люди, разодетые в армейские мундиры. По крайней мере, мне так показалось, что это именно армейские. Все офицеры были в париках, представители русской армии — ещё и в шикарных шляпах с перьями.

— Унтер-лейтенант. Вы будете конвоированы в ставку его сиятельства генерал-лейтенанта князя Барятинского, после к генерал-фельдмаршалу Миниху — сообщил мне один из армейских офицеров. — Прошу следовать за мной!

— Я не могу уходить без своих друзей! — попытался я выторговать вызволение для сокамерников.

— Вы не можете… Их отвезут позже. Дело передано командующему генерал-фельдмаршалу. Сие подразумевает, что и иных участь в руках его высокопревосходительства генерал-фельдмаршала Миниха. Ну и… Матушки нашей, императрицы, — сообщил мне армейский офицер, за что я был ему благодарен.

Я только раз оглянулся туда, где ещё сидели в клетке Лаптев, Сопотов и Спиридов. Я не забыл, что сказал им — и что они ответили мне. Мы спустились в лодку, матросы споро стали грести вёслами. Берег был недалеко.

— Эко вы ответили немчуре датской! — когда мы уже отплыли на изрядное расстояние, сказал один из офицеров.

Ещё только что казавшийся предельно серьёзным офицер сменил гримасу на доброжелательную, даже весёлую.

— Русские не сдаются! Сие и гордо, и по чести. Батюшка наш, почивший Пётр Алексеевич, поди, и уста ваши облобызал бы за речи такие, — продолжал радовать меня своим настроением офицер. — Нынче не так… Эх, были времена!

Уже стало понятно, что армейцам, которым меня передали, не так уж и принципиально, что именно произошло на фрегате «Митава». Вернее, важно. Вот только акценты расставлены не так, как у капитана корабля, в трюме которого меня держали.

Так что ещё побарахтаемся! Придумать бы, как повлиять на вызволение моих товарищей.

Глава 6

Глава 6

Будьте внимательны к своим мыслям, они — начало поступков. — Лао-Цзы

Окрестности города Данциг

28 мая 1734 года

— Ваше благородие… — дрожащими губами, едва увидев меня, обратился сержант Иван Кашин.

— Что? Похоронил уже? — усмехнулся я.

— Да Христос с вами! — Кашин перекрестился.

Мы встретились с ним на подходе к шатру командующего русскими войсками Бурхарда Кристофа Миниха, ну или, как генерал-фельдмаршала зовут на русский манер, Христофора Антоновича. Я уже знал, что мои люди не арестованы, напротив, со всем имуществом доставлены в распоряжение князя Барятинского, который стоял со войсками в двух днях от Данцига.

Там же и я был, но через день, как отправились мои бойцы сопровождать-таки мортиры и одну осадную пушку к осаждаемому городу. Был этапирован, ну или сопровожден к Данцигу. И вот мы здесь — и непонятно, что дальше.

— Докладывай, как дела обстоят! — потребовал я от Кашина.

— Двое животами маются, один слег, жар у него…

Всего семнадцать человек в моем отряде. Прошло три дня… Не считая приходящих в себя раненых, у нас уже трое больных. Причем Кашин говорит об этом с таким гонором, будто подвиг совершен. Это нужно похвалить сержанта, что не слег весь отряд? Я не стал перебивать его или одергивать.

Видел я, как обустроен лагерь князя Барятинского, уже заметил и организацию быта основной группировки русской армии. И… ужас. Вот как он есть — ужас! Наверное, была лишь одна причина, почему армия еще не вымерла вовсе — благодаря крепким