Первый инженер императора IV - Александр Вольт

* * *

Ночь в Старой Руссе была тихой и прохладной. В отличие от шумного, вечно суетящегося Новгорода, здесь жизнь текла размереннее, суровее, подчиняясь почти военному распорядку, который установил ее правитель. Даже ветер, казалось, дул здесь по команде, не решаясь лишний раз трепать флаги с изображением оскаленного волка на башнях крепостной стены.

В своих покоях, в самом сердце Дворца (если имение государя можно было так называть), не спал только один человек — сам Олег Святославович Романович. Он сидел в большом, грубоватом, но удобном кресле у окна, освещенный лишь тусклым светом одинокой свечи.

На его коленях лежала книга — толстый том в простом кожаном переплете. Пальцы царя, привыкшие к рукояти меча, сейчас осторожно, почти нежно, перелистывали пожелтевшие, исписанные неровным почерком страницы. На обложке, выведенное теми же неумелыми, но старательными буквами, виднелось название: «Из Кустов Войны».

Опытный читатель довоенных столетий, сведущий в военной истории, наверное, догадался бы, что это — переписанный от руки каким-то не очень грамотным, но усердным писарем, знаменитый трактат «Искусство войны» старого китайского военачальника.

Но, увы, таких читателей в этом мире, что пережил глобальную катастрофу и откатился на несколько столетий в своем развитии, просто не было. Для Олега Святославовича эта книга была сокровищем. Источником мудрости, руководством к действию.

Он читал и перечитывал ее десятки раз, находя в древних строках ответы на современные вопросы, черпая вдохновение для своих собственных стратегий.

«Война — это путь обмана. Поэтому, если ты и способен, показывай противнику свою неспособность…» — он беззвучно шевелил губами, вчитываясь в знакомые строки.

Да. Обман. Хитрость. Этого так не хватало его прямолинейной натуре. Он был воином, а не политиком. Но теперь, заключив союз с Долгоруковым, ему приходилось учиться. Учиться играть в их игры, учиться видеть на несколько шагов вперед.

Внимание царя отвлекло внезапное сияние. Оно было не здесь, не в комнате. Оно пришло снаружи. Романович поднял голову, нахмурившись.

За окном, на востоке, там, где за темным лесом и водной гладью Ильменя лежал Великий Новгород, в небо ударил столб света. Ярко-синий, почти ослепительный, он на мгновение затмил даже свет луны, окрасив низкие осенние облака в призрачные, нереальные тона.

— Это что еще за херня? — проговорил он одними губами, вставая с кресла и подходя к окну.

Он стоял, широко расставив ноги, скрестив руки на могучей груди, и смотрел. Смотрел на это невероятное, пугающее и одновременно завораживающее зрелище. Синий столб света, исходящий откуда-то из-за горизонта, пульсировал, словно живой.

«Что ты там опять удумал, барон?» — мелькнула у него в голове мысль. Он был почти уверен, что это дело рук Кулибина. Только этот непредсказуемый инженер, этот странный «десница» Долгорукова, был способен на такие фокусы.

Сам того не понимая, Олег Святославович был полностью уверен, что это самое логичное и верное объяснение случившемуся.

Столб света медленно, неохотно, начал угасать, таять, растворяясь в ночном небе. Через несколько секунд от него не осталось и следа. Снова лишь звезды, луна и темные, тяжелые облака.

Романович постоял у окна еще немного, вглядываясь в темноту, словно пытаясь разглядеть там ответы на свои вопросы. Затем он хмыкнул, покачал головой и вернулся к столу. Взяв свой кубок, он одним махом осушил его до дна, смахнул остатки пива с усов тыльной стороной ладони, проморгался и, не раздеваясь, рухнул на свою широкую кровать, застеленную медвежьей шкурой, и заснул.

Удивительно, но сон его в ту ночь был на редкость спокойным.

От автора: как глава? Понравилась? Дайте, пожалуйста, обратную связь в комментариях к книге:)

Глава 7

Яркий, ослепительный, всепроникающий свет. Он хлынул в комнату невидимой волной, заполнив собой каждый угол, каждую щель, каждую тень. Он был настолько интенсивным, настолько абсолютным, что, даже зажмурившись, стиснув веки до боли, я все равно его видел. Не глазами, нет. Я видел его внутренним взором, чувствовал каждой клеткой своего тела, как эта чистая, первородная энергия пронзает меня насквозь.

Первая мысль была до ужаса банальной и предсказуемой: «Вот и все. Приплыли». В голове мелькнул образ нашего аванпоста, моего поместья, лиц Ивана, Михалыча, Риты… Все это сейчас превратится в пепел. Вспышка, и ничего не останется.

Все наши труды, все наши надежды, все планы — все обратится в ничто. Мы все-таки активировали какой-то скрытый протокол, какую-то последнюю ловушку, и теперь нас испепелит эта необузданная магическая энергия. Конец.

Но… я все еще думал. Мысль, словно испуганная мышь, металась в черепной коробке. Как так получается? Если бы нас испепелило, если бы мое тело, мой мозг прекратили свое существование, то и способность размышлять была бы утрачена. Верно?

Как говорил один немецкий философ из моей прошлой, бесконечно далекой жизни: «Я мыслю, следовательно, я существую». Cogito, ergo sum. Что же тогда выходит? Что я жив? Что этот ослепительный, всепоглощающий свет — это не смерть?

Не знаю, сколько это длилось. Мгновение? Вечность? Время потеряло свой смысл, растворившись в этом сиянии. А потом… потом все закончилось. Так же внезапно, как и началось. Свет погас, оставив после себя лишь пляшущие цветные пятна перед глазами и звенящую, оглушительную тишину.

Я медленно, почти с опаской, открыл глаза. И замер, не в силах пошевелиться. Моя рука так и застыла в воздухе, в отчаянной попытке перехватить палец Руслана, который все еще был прижат к той самой злополучной красной кнопке. Мы все стояли так, как стояли в тот момент, когда он ее нажал. Застывшие, словно фигуры в каком-то странном, жутком музее восковых фигур.

— Что… что это было? — прохрипел Иван, его голос был едва слышен. Он с трудом сглотнул, я видел, как дернулся его кадык. Лицо Кречета сейчас выцвело, стало белее чистого пергамента. Казалось, если бы кровь действительно могла отхлынуть от всех сосудов разом, то именно это с ним сейчас и произошло.

— П-п… п-простите, — заикаясь, пролепетал Руслан, отдергивая наконец свой палец от кнопки, словно от раскаленного железа. Он смотрел на нее с таким ужасом, будто она могла в любой момент снова ожить и укусить его. — Больше… больше не буду.

— Да больше и не надо, — хрипло ответил я, медленно опуская руку. Тело было ватным, непослушным. Я огляделся по сторонам. Все были на месте. Живы. Никто не превратился в пепел. И принтер… он стоял все так же невозмутимо, лишь на его черной, матовой поверхности