Военный инженер Ермака. Книга 2 - Михаил Воронцов

это не Шамсутдин, которого мы встречали в прошлый раз. Этот человек был моложе, худее, лицо у него было угрюмое, непроницаемое. Он носил простой серый кафтан, подпоясанный веревкой, и старую шапку из овчины.

— Вот, — сказал татарин, не произнеся никаких слов приветствия и протянул Ермаку какой-то сверток.

Ермак взял его, потом повернулся ко мне и молча передал мне в руки.

— Смотри.

То, что я принял за сверток, оказалось куском толстого войлока, промазанного глиной. Он был тяжелый, плотный, на ощупь похожий на сырую шерсть. С одной стороны войлок выглядел практически целым, а вот с другой был сильно обожжен, почернел, глина на нем обгорела и покрылась трещинами. От войлока еще исходили остатки запаха гари.

— Что это такое? — спросил Ермак у татарина.

— Это Кучума, — ответил тот без эмоций, будто речь шла о чем-то совершенно обычном. — Его воины испытывали это, прежде чем уйти в степи. Они хотят не бояться огня.

— Ты сам видел это? — спросил Мещеряк.

— Да, — ответил татарин. — Издалека. Его воины надевали одежду из этого, и их поджигали. Они горели, но не гибли. Это было не очень далеко отсюда. А потом они продолжили идти в степи. Но я смог подобраться и утащить кусок ткани.

Я щупал и осматривал ткань. Похоже, от огня она спасала. Вопрос, какие были температуры и как долго горел огонь, но тем не менее. Мы из подобного материала делали перчатки для наших «огнеметчиков», но здесь он был гораздо толще.

— Спасибо тебе, — сказал Лиходеев, и передал татарину слегка позвякивающий кошель. — Если еще что-то узнаешь, сразу говори.

Татарин кивнул, запрыгнул на лошадь и быстро, даже не попрощавшись, уехал.

— Плохо дело, — сказал я. — Этот войлок предназначен специально, чтобы выдерживать огонь.

— Что значит «выдерживать»? — переспросил Мещеряк.

— Значит, что огнемёты, на которые мы рассчитывали, теперь будут намного слабее, — ответил я прямо. — Внутри войлочной одежды огонь будет жечь хуже.

— Смотрите, — продолжил я, показывая войлок. — С одной стороны он почти целый, огонь его не прошел насквозь. Только поверхность обгорела. Если воины Кучума оденутся в такие накидки, то смогут залезть на стены.

Все замолчали. Мещеряк мрачно потирал подбородок, Ермак хмурился, Лиходеев задумчиво смотрел в землю.

— И что теперь делать? — спросил наконец Ермак.

— Надо думать, — ответил я. — Усовершенствовать огнеметы. Но и это не поможет полностью. Теперь они знают, что наш огонь не всесилен, и их уверенность вырастет. Огонь перестанет быть для них смертельной угрозой, а станет лишь препятствием.

Ермак мрачно кивнул.

— Значит, они снова придут, и придут подготовленными, — сказал он, глядя в лес, словно вражеские отряды уже приближались к нам сквозь деревья.

Мы еще немного постояли молча. Лес вокруг был тихий, прохладный, спокойный, он ничего не знал о наших проблемах. Ермак наконец-то дал знак возвращаться.

— Пора обратно, — сказал он.

Мы сели на лошадей. В обратный путь отправились в молчании, погруженные в тяжелые размышления. Я держал в руках кусок войлока и думал, что теперь все изменилось. Огонь был нашим главным оружием, нашей надеждой, но теперь и она пошатнулась.

По сути, мы остались безоружными. Пороха нет, а огнеметы теперь неэффективны. Все плохо.

— Надо искать пирит, — сказал я по дороге Ермаку. — Найдем его, будем с порохом. Надо отряжать чуть ли не всех на поиски, благо Кучум сейчас ушел. Других вариантов я не вижу. Я объясню, как этот камень выглядит, и пусть все отправляются. Составить маршрут, и вперед. Иначе беда.

— Хорошо, — вздохнул Ермак. — Правильно говоришь.

…В тесном дворе острога не протолкнуться было — казаков набилось столько, что доски частокола, казалось, вот-вот лопнут. Сотни глаз смотрели на меня. Сотни людей — загорелые, в кафтанах, кто-то с поседевшей бородой, кто-то едва юнец, но с саблей за поясом. Стоял шум. Кто-то спорил о делах, кто-то ругался, кто-то зевал. Я взобрался на бочку, чтоб хоть немного возвыситься над толпой. Сразу стихло.

— Значит, так, — начал я. — Слушайте внимательно. Мы ищем камень, что зовётся пирит.

Люди переглянулись. Кто-то хмыкнул:

— Камень? Нам нужен камень? Зачем?

— А вот затем, — ответил я, — что с ним у нас появится порох. Все знают, что у нас его почти не осталось.

Казаки дружно затихли. Чем грозит отсутствие пороха, все понимали хорошо. А знали бы еще, что огнеметы скоро почти перестанут работать…

— Камень желтоватый, блестит, словно золото. Увидите такой — сразу берите кусочек и везите сюда.

— Где его искать? — спросил один из казаков.

Я кивнул.

— Слушайте. Пирит любит скалы и берега рек. Особенно там, где вода размывает землю, обнажает корни и камни. Он часто прячется в глине, в сланце, бывает в гальке. Иногда валяется прямо на поверхности — кажется, что кусок золота в грязи лежит. Иногда — глубже. Бывает большими кусками, бывает мелкими. Ищите жёлтые искры под солнцем.

— Сколько искать? — хмуро спросил кто-то сзади. — День, два?

— Сколько понадобится, — отрезал я. — Поймите: без него — никак.

Казаки зашумели, кто-то недовольно, кто-то охотно — мол, поищем, куда деваться.

— Не бродите просто по лесу, — добавил я. — Глаза открыты держите! Вниз по рекам, в оврагах, у обрывов, особенно там ищите.

Я спрыгнул с бочки. Гул голосов поднялся вновь. Ко мне подошли сотники, чтобы определиться, кто куда поедет.

На следующий день десятки казаков выехали в разные стороны. Отряды расходились, как лучи от солнца, оставляя острог почти пустым и тихим. Я тоже сел в седло — не могу же сидеть в избе и ждать.

Три дня мы мотались по окрестностям. Объехали леса, бродили по руслам рек, лазили по глинистым обрывам.

Ничего.

Даже дети у местных спрашивали — может, видели такой камень? Те таращились, качали головами.

— Камень-то жёлтый? — уточнял кто-то из казаков. — А не золото ли ищем?

— Не золото, — повторял я, — пирит.

— Ну а если золото найдем? — устало усмехался другой.

Я только махал рукой.

На четвёртый день мы ускакали ещё дальше — казалось, ещё чуть-чуть, и мы упремся в край земли. Наверное, почти сотня километров от острога, за рекой, за лесом. Я сидел в седле часами, спина и ноги ныли, будто пробежал марафон.