Внедроман 1 - Алексей Небоходов

– Тогда… – Катя откинула голову назад, обнажая изгиб шеи, – может, хватит разговоров?

Её руки нетерпеливо потянулись к его рубашке, пальцы заскользили по пуговицам с торопливой страстью. Первая поддалась легко, вторая – уже сложнее, дрожащие от возбуждения пальцы путались в ткани. Катя тихо застонала от нетерпения, рывком распахнула рубашку, не обращая внимания на то, что одна пуговица отлетела и звонко стукнула о стену.

Руки Кати скользнули вниз по его торсу, останавливаясь на поясе брюк. Она посмотрела на него с хитрой улыбкой, и в движениях её пальцев появилась неожиданная уверенность – словно сработал какой-то инстинкт, превративший смущённую девушку в опытную соблазнительницу. Ремень поддался одним движением, молния разошлась с тихим шипением.

Подняв бёдра, Михаил помог ей стянуть брюки. Катя работала быстро и ловко: её движения были настолько отточенными, что он удивился.

– Какой предусмотрительный, – хихикнула Катя, но смех перешёл в стон, когда его губы нашли чувствительное место под ухом. – О боже…

Михаил спускался поцелуями ниже, к груди, и Катя выгнулась навстречу. Но в самый неподходящий момент его локоть задел ножку штатива, и камера опасно закачалась.

– Осторожно! – вскрикнула Катя.

Михаил рванулся ловить камеру, но промахнулся. Аппарат с грохотом упал, к счастью, на кучу тряпок в углу. Затвор щёлкнул сам собой, запечатлев потолок.

– Кажется, она тоже хочет участвовать, – рассмеялась Катя.

– Ревнует, – согласился Михаил, возвращаясь к ласкам. – Но у меня сейчас есть занятие поинтереснее фотографии.

Михаил вошёл в Катю так осторожно, будто боялся потревожить хрупкую оболочку момента – но её тело встретило его с нетерпеливой требовательностью. Все, что было до этого – игры, позы, даже поцелуи – казалось лишь пробным аккордом перед этой фугой страсти, когда начисто растворяется ощущение времени и места. Он знал, что должен быть сдержаннее; понимал умом: это неуместно, поспешно, рискованно – но голод в голосе Кати, с которым она выдохнула его имя и запустила ногти в спину, затопил остатки здравого смысла.

Они двигались сначала неуверенно, нащупывая общий ритм, но очень быстро – слишком быстро – всё лишнее исчезло. Каждый толчок был продолжением предыдущего, каждое сокращение мышц отзывалось эхом где-то внутри, и Михаил впервые за долгое время почувствовал себя не кукловодом, а частью общего тела. Катя выгибалась навстречу ему, будто пыталась проглотить воздух между ними, её бедра скользили по его бокам так гладко, что казалось: между ними нет больше ни памяти о прошлом опыте, ни заботы о том, что будет после.

В какой-то момент он поймал её взгляд. Зеленые глаза Кати были широко раскрыты: она смотрела на него так пристально и отчаянно искренне, что у Михаила дрогнули руки. Она взяла его за плечи и притянула к себе ближе – грудь к груди, кожа к коже. Теперь они почти не дышали: каждый вдох был украден у другого. Их тела вспотели, скользили друг по другу; запах молодости смешался с сырой пылью комнаты и сладким привкусом возбуждения.

Он целовал всё подряд – шею с выпирающей жилкой под кожей, ключицу с родинкой-каплей вина и мочку уха с золотой серёжкой. Катя смеялась сквозь стоны: звук был низкий и вибрирующий; иногда она кусала губу или прикусывала его плечо до настоящей боли.

Её ноги обвивали его за талию крепче с каждым движением; она впилась пальцами в его волосы, заставляя смотреть только на неё. Михаил забыл про камеру – про все камеры на свете; он больше не фотографировал чужую наготу для архива или подполья – он просто растворялся в ней.

Их движения стали яростнее; Катя потеряла темп дыхания и теперь просто царапала ногтями его спину или хватала ладонями ягодицы. Она вскрикнула коротко и резко на пике очередной волны удовольствия – и Михаил едва не последовал за ней сразу же.

В этот момент всё вокруг перестало существовать: остались только они вдвоём и слепая физика желания.

Старый паркет скрипел под ними в такт движениям, добавляя свою ноту в симфонию страсти.

– Это… это лучше, чем я представляла, – выдохнула Катя, её ногти впились в спину Михаила.

– Вы представляли? – удивился он между поцелуями.

– С того момента, как вы начали философствовать про камеры, – призналась она с лукавой улыбкой. – Что-то в вашем голосе…

Дальнейшие слова потонули в стоне, когда Михаил нашёл особенно чувствительное место – тонкую линию под рёбрами, где кожа горячо пульсировала от его прикосновений. Катя выгнулась дугой, пальцы впились в его плечи так сильно, что он почувствовал, как под ногтями наверняка останутся едва заметные полумесяцы. Все её тело застыло на миг в абсолютном напряжении, а затем разрядилось дрожащей волной – как электрический ток, пробежавший по каждой мышце.

Она захлебнулась воздухом и зашлась коротким сдавленным криком, будто пыталась не дать сама себе закричать слишком громко; глаза Кати увлажнились, а губы приоткрылись в немом удивлении перед собственной реакцией. Михаил ощущал каждую вибрацию её тела сквозь свои ладони и грудь – словно оба они стали частью единого механизма, управляемого только ритмом и взаимным напряжением.

Катя пыталась что-то сказать – полуслово сорвалось с языка и растворилось в полном погружении; теперь она не контролировала ни своё дыхание, ни движение рук. Она с силой притянула Михаила за волосы, заставляя смотреть ей прямо в лицо: зрачки распахнулись до черноты, взгляд был до неприличия честным, без малейших фильтров или привычной игривости.

– Пожалуйста… – выдохнула она вдруг хрипло, сама не зная, чего именно просит.

Михаил понял этот призыв без слов: границы между их телами стерлись окончательно. Он целовал её шею, подбородок, ключицу – изучая каждый сантиметр кожи так тщательно, будто пытался заучить наизусть этот новый язык боли и удовольствия. Руки Кати дрожали у него на спине; одна ладонь скользнула вниз по позвоночнику, другая стиснула ребра в почти животном инстинкте обладания.

Чем ближе они становились друг к другу – физически и эмоционально – тем сильнее хаос захватывал Михаила. Он больше не помнил ни о субординации наставника и модели, ни даже о своих изначальных целях: всё настоящее сузилось до охотничьего инстинкта и необъяснимой тяги раствориться друг в друге. С жаром он двигался внутри неё всё жёстче; и каждый раз Катя встречала его толчки сама – возвращая их обратно с удвоенной энергией.

Толчки быстро потеряли размеренность: теперь их ритм определялся только обоюдным нетерпением и желанием дойти до самой последней границы возможного. Катя кричала громче; смех прорывался через слезы на глазах и глухо отдавался эхом от стен съёмочной комнаты. В какой-то момент