Суворовец. Том 1 - Анна Наумова

***

Целая минута, наверное, прошла, прежде чем я наконец смог справиться с приступом ностальгии и разжал объятия.

— Ух какой! — констатировала бабуля, отходя на шаг и с гордостью глядя на внука. А потом, нахмурив брови, шутливо скомандовала мне: — Кру-у-гом! Кру-у-гом!

Я послушно обернулся два раза вокруг своей оси и для пущей солидности даже браво щелкнул каблуками. Не зря тренировался!

— Красавец! — сказала бабушка, довольная моей выправкой. — Ну красавец!

Поправила мне ремень. Проверила, хорошо ли начищена бляха. Еще бы! Конечно, хорошо! Блестит не хуже лысины нашего прапора Синички. Почитай, целый кусок пасты "ГОИ" извел.

— Любо-дорого посмотреть!

Бабуля одернула на мне идеально отглаженную форму, которую я, почитай, больше часа приводил в бытовке в порядок. Отойдя на шаг, еще раз оглядела меня. А потом, нахмурившись, вдруг смахнула слезинку.

— Чего ты, ба? — встревоженно нахмурился я. — Все ж хорошо! В увал меня отпустили!

— Да ничего! — бабуля, отвернувшись, махнула рукой. — Руки мой и есть иди! Только, знаешь что, Андрюшенька? Ты чуток посиди в комнатке, ладно?

Я непонимающе уставился на нее. А потом — на закрытую дверь кухни. На вешалку в прихожей, на которой не было отцовского плаща. На полупустую обувную полочку, откуда исчезли и его ботинки, и кеды, и даже тапочки.

И все вспомнил.

***

Тем летом наша еще совсем недавно крепкая семья уменьшилась на одного человека.

Нет, родители не скандалили, не били посуду, не орали друг на друга матом и не ставили синяки. Не было ничего такого, после чего доблестные советские соседи по дому обычно вызывали не менее доблестную и не менее советскую милицию. А потом на службу сообщалось о недостойном поведении гражданки N, которая, будучи в состоянии аффекта, нанесла своему супругу, гражданину N, пять острых ранений тупым предметом. Проштрафившихся журили и даже, поговаривают, чего-то там лишали.

Но у нас такого не было. И дворовым сплетницам, которых так недолюбливала моя бабушка Ефросиния Трофимовна, попросту нечем было "поживиться". Не было достойного инфоповода.

Просто в один день из нашей квартиры на "Юго-Западной" будто исчезли все напоминания об отце. И сразу стало непривычно тихо. Не слышалось то там, то сям отцовское напевание: "Звездочка моя ясная...". Мама потом до самой своей кончины выключала радио, как только слышала эту песню.

Даже кот, которого отец почему-то назвал собачьим именем "Мухтар", перестал шкодить — не драл диван, не сбрасывал цветочные горшки с подоконника и даже не прыгал на маму со шкафа, как раньше делал постоянно. Понимал, видимо, что ей не до того. Просто дожидался, когда мама ляжет в кровать, забирался к ней и смирно лежал, обнимая лапой.

И от этого звенящего спокойствия, которое воцарилось в нашей еще совсем недавно шумной и веселой квартире, мне было не по себе.

Меня взрослые в подробности не посвящали. Тревожились, видимо, за детскую психику. Я тогда как раз готовился к экзаменам в Суворовское. Целыми днями зубрил причастия, деепричастия и прочие премудрости русского языка, пытался понять, где ставить одну "н", а где — две". Вечно у меня были проблемы с этим.

А еще, точно долбанутый культурист, я отжимался до одури в своей комнате, поднимал гантели, а потом бежал во двор — на турник. "Старшаки", которым стукнуло уже семнадцать, понимающе хлопали меня по плечу и уступали. Занимайся, мол, будущий вояка.

Вот и сейчас мама, кажется, решила посидеть одна на кухне... Прийти в себя, так сказать. Не хочет, чтобы я ее грустной видел.

Ладно. Не буду мешать.

Я понимающе улыбнулся бабушке и, отворив скрипучую дверь, будто снова нырнул в школьную пору. В эпоху, которая закончилась жарким августовским днем. Когда на объявлении результатов экзаменов я услышал, как суровый и усатый начальник учебной части - полковник Касаткин по прозвищу "Буденный" - выкрикнул мои имя и фамилию.

***

Моя старенькая комнатка. Квадратов десять, не больше. А то и все восемь. Ну мне больше и не надо было. Много ли пацану, родившемуся в шестидесятых, надо для счастья?

Ковер на стене, узоры которого я считал, отчаянно пытаясь уснуть, когда меня, мелкого, заставляли спать днем. Так, кажется, ни разу и не уснул.

Мой старый портфель, который я традиционно забрасывал на шкаф до сентября, возвращаясь с уроков в последний день каждого учебного года. Вот и сейчас с верхотуры торчит его потрепанный и облезлый краешек. В Суворовское я его с собой брать, разумеется, не стал.

Полка с книгами. Кажется, еще влажная. Небось бабуля за пять минут до моего прихода еще тут протирала пыль. Да уж. Даже не верится, что еще совсем недавно я и знать не знал, что такое протирка пыли, и был обычным советским школьником Андрюхой Рогозиным, который, придя домой со школы в три часа дня, наскоро запихивает в себя суп с клецками, макароны с пюре и бежит во двор - пластаться с пацанами в хоккей или футбол до беспамятства.

А сейчас для меня прогулки в город - это привилегия. Привыкай, суворовец!

Я пробежался глазами по корешкам книг.

Все мои, родные, зачитанные до дыр. Томик Конан Дойля о приключениях знаменитого сыщика, любящего использовать в расследовании преступлений метод дедукции. "Таинственный остров" Жюля Верна. Не одну ночь я провел под одеялом с фонариком, взахлеб читая о приключениях путешественников на воздушном шаре... "Голова профессора Доуэля"... И, конечно, бессмертные книги Владислава Крапивина. "Журавленок и молния", "Оруженосец Кашка"... Как давно это было!

А вот и рогатка - почти такая же, какую изъяли сегодня утром на проверке у моего однокашника Димки Зубова. Только еще круче! Стрелял я из нее мастерски. Воробьев и прочую живность категорически не трогал. А вот в неживые цели пулял охотно. Даже парочку соседских стекол ненароком разбил.

Подшивка журналов "Юный техник"... Вот и свежий выпуск лежит. Прямо поверх стопки других подшитых журналов. Бабуля, наверное, купила в "Союзпечати" и заботливо положила. Чтобы было что внучку полистать в увале.

А вот и фотоальбомы. Это мой. А это отцовский. Откуда он тут? А... понятно. Видимо, мама вынесла его из их с отцом бывшей комнаты...

Посмотрю-полистаю...

Сняв тапки, я плюхнулся на тахту и, поуютнее устроившись на подушке, снова нырнул куда-то далеко... Далеко назад.

С первой, чуть пожелтевшей