Новое дело - Никита Киров

Помнил её.

* * *

— Чё это пищит? — недовольно спросил Шустрый. — Выключи, Самовар!

— Иди нафиг, — отозвался тот. — От невесты пришло.

— Вот звук какой противный, мляха. Выруби.

— Снаряды из миномёта хуже пищат, — заметил Царевич.

С потолка посыпалась пыль. Раненый Кардан проснулся и попросил пить. Ему не дали. Нельзя. Ранение в живот, Аверин запретил. Шопен только промачивал ему губы мокрой тряпкой. А Кардан просил воды и просил, пока не умер.

Снова раздался визг миномётных снарядов, а следом взрывы. Наши или чужие — неизвестно, да и какая разница? Убивают-то одинаково.

Кто-то из раненых снова попросил пить, а мы ждали, когда полезут «духи». Уже с обречённым чувством, что и пусть лезут. Кто-то говорил, что хуже уже не будет.

Хотя мы знали, что бывает намного хуже. Что подтвердят наши пацаны, которых мы видели в окнах Совмина.

Но сейчас крики, стоны и бормотания неслышно. Я просто сидел вплотную с Самоваром, слушая мелодию открытки. И думал, что это прислали мне. Это успокаивало.

«С Днём Рождения, Паша. Возвращайся скорее. Маша» — гласила аккуратная красивая надпись.

Самовар смотрел туда с грустным видом, но улыбался, я слушал мелодию. Будто это кусочек какой-то другой жизни, которая иногда вспоминалась в этом бесконечном аду. В котором мы будто находились вечно.

* * *

— Убери, прошу, — повторил Самовар сквозь зубы.

Я закрыл открытку, и воспоминание ушло. Не было холодно, не хотелось есть, не взрывались снаряды миномётов и не бормотали раненые. Всё позади, а чтобы не повторилось, мне надо поработать.

— Да вот, смотри, Паха…

Он напрягся, решив, что я сейчас буду говорить о его девушке.

Но вместо этого я начал рассказывать о последних встречах с каждым из нашей группы. Что решили, что обсудили, что должен был сделать каждый из нас. И чем мог помочь лично он, Самовар. А он мог. Советом, идеей, свежим взглядом и своей умной башкой.

Самовар слушал внимательно. Что-то отмечал, что-то переспрашивал. Потом выдал вердикт:

— Рискованно.

— Знаю, — сказал я. — Но другого варианта не вижу. Потому что если нас впихнут в одну из разборок между этими двумя товарищами, выхода из неё не будет. Суть в этом, Паха, ни в чём другом.

— Ну да, — согласился он.

Я подкатил его к окну, раз аккумулятор ещё не работал, и он посмотрел во двор. Видно было, как по грязной детской площадке бегала чёрно-белая кошка, а дети играли в снежки. Потом начали играть в войнушку.

Я снова посмотрел на открытку, не удержался и открыл. Подумать только, как в армии хотелось такую же, аж мочи не было. Но хотелось не просто открытку, а чтобы её кто-то прислал. Я её закрыл, чтобы не садить батарейку.

А для чего Самовар её достал? Хотелось вспомнить? Девушка же так к нему и ходит, но скоро её терпению точно придёт конец.

— Да что у тебя с ней такое? — спросил я. — Ты же дни там считал до встречи, планы на свадьбу строил. А она же про тебя не забыла, и здесь до сих пор ходит. Да и знаешь, найти ту, кто понимает, совсем непросто. Так что стряслось?

Да, нам найти подходящую совсем непросто, мало кто нас понимает. За всю первую жизнь я так и не смог, хотя браки были, но неудачные. А надо было тогда поискать дома, ведь кое-кто искал меня.

В этот раз я взялся за такого человека крепко. А вот Самовар, несмотря на весь свой ум, понимать эту вещь отказывался и вредничал.

— Знаешь, Старый… — его благостное настроение тут же ушло. — Если честно, это не твоё дело. Не Шопена, не Шустрого, не твоё. А моё. Давай без этого. Не я ей нужен, а тот, кем я был когда-то. Вот и пусть валит, а не меня тревожит.

Он мрачно насупился и с трудом отвернул кресло.

— Так в чём дело? — спросил я.

— Да она из-за этих боевых выплат… — неуверенно сказал Самовар.

— Тебе их так никто и не выплатил. А пока заплатят, знаешь, времени пройдёт куча. Да и не такая там большая сумма, сам знаешь. Думаешь, это такой меркантильный интерес из-за копеек? Ладно бы там тебя трёхкомнатная квартира в центре Москвы полагалась — ещё можно было бы так думать.

Я снова открыл открытку, и он неловко развернул кресло ко мне.

— Закрой, Старый. Иди уже, куда шёл, — грубо, но неохотно добавил Пашка. — Пока не разругались.

— Да ты погоди. Я вот просто хочу понять…

— Да чё тут понимать? — воскликнул он.

И тут Самовар начал говорить громко, почти кричать:

— Ты на меня посмотри! Видишь? Я ей жизнь портить не хочу, как вы этого не поймёте? Не со мной ей надо быть,инвалидом, безногим, безруким!

Произнёс он это громче, чем хотел, и тут же осёкся. Потом устало закрыл глаза и откинулся на кресло. Молчал, наверное, минуту, а я ждал.

— Вот так-то, — устало продолжил он. — Что тут ещё говорить? Сам понимаешь, да?

— Не особо, Паха.

Я подтащил стул к нему и сел напротив. Он отводил взгляд и хотел отъехать, но в кресле не было аккумулятора, так что никуда ему не деться.

— Что она говорит? — спросил я.

— Да что ты хочешь от меня? Ничего не говорит. А всё равно ходит. Жизнь себе гробит. Найти никого не может, получше?

— Как ты тогда говорил? Вот в армейке когда с тобой познакомились. Что веришь ей, да? И вот, ждала тебя два года, не вышла замуж, никого не нашла. Вот, не зря ей верил. Куда теперь?

— Так, блин, нашла бы уже кого-нибудь, — сказал он устало. — Было бы спокойнее. И ей, и мне.

— И найдёт, однажды надоест. И прикинь, кого? Бандита какого-нибудь. Алкаша. Нарика. А ты сам видишь, какая она. Добрая. Найдёт на свою голову хмыря с руками и ногами, но у кого башки нет. Будет потом ходить в тюрьму, передачки носить. Или деньги искать, чтобы ему было на что бухать…

— Да ты не дави на меня, Старый, — попросил он.

— Так ты подумай, Самовар. Раз уж, несмотря на всё это, она так и стремится к тебе, может, так и надо? И жизнь ты