Русь. Строительство империи 7 - Виктор Гросов

Я намеренно не называл имен, но многие поняли, о ком речь. Князья Мурома и Вятичей заметно потупились, их лица стали еще более угрюмыми. Кто-то из бояр беспокойно заерзал на скамье, словно ему стало тесно в дорогом кафтане. В зале повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь треском факелов в настенных держателях.

— Я сам, волею судеб неведомых, — я чуть понизил голос, но каждое слово чеканил так, чтобы дошло до самого дальнего угла, — оказался на этой земле чужаком. Простой человек, из другого мира, из другого времени, если хотите. И первое, что я увидел здесь — это слабость, рожденную раздором и отсутствием единой воли. Помню, как отбивали мы Березовку от разбойников. Горстка людей, почти безоружных, против целой банды отморозков. А почему? Да потому что никому дела не было до маленького села, затерянного в лесах. Каждый думал только о себе, о своей хате с краю. Потом был князь Святослав, великий воин, который, быть может, единственный в то время думал о единстве Руси. Он увидел во мне что-то, поверил, дал шанс. И он же пал жертвой интриг и борьбы за власть, так и не успев осуществить свои замыслы. И я, простой староста, не по своей воле, должен был взять на себя то, что не смогли удержать другие, более знатные и родовитые.

— Мы прошли долгий и кровавый путь, — я обвел взглядом тех, кто шел со мной с самого начала или присоединился позже, разделяя все тяготы. — От стен Березовки до стен древнего Киева, от Киева до вольного Новгорода. Мы бились со Сфендославом, носителем такой же силы, что и я, который хотел подчинить Русь своей воле, превратить ее в свою личную вотчину, а людей — в своих рабов. И мы победили его под Ростовом, разгромили его варягов! Мы разбили хана Курю, который глумился над памятью Святослава, сделав из его черепа кубок для своих поганых пиров. Мы усмирили древлян, спаливших Киев дотла и предавших страшным мукам верного мне тысяцкого Добрыню! Искоростень, обращенный в пепел, стал суровым, но справедливым уроком для всех, кто думает, что можно безнаказанно лить русскую кровь и предавать своих. И вот здесь, в Тмутаракани, под этими стенами, мы только что разгромили объединенные силы хазар и гордых ромеев, которые уже делили наши земли, уже сажали на наши княжеские столы своих марионеток! — голос мой снова набрал силу, загремел под сводами зала. — Лев Скилица, хитрый посланник византийского императора, кичившийся своей «Вежей», сидит у меня в цепях, как побитый пес! А Ярополк Святославич, предавший свой народ и отца своего, бежал, поджав хвост, спасая свою никчемную шкуру!

Воины, стоявшие у стен и в проходах, одобрительно загудели, застучали рукоятями мечей о щиты. Лица многих бояр просветлели — победы всегда воодушевляют и заставляют забыть о прошлых разногласиях, хотя бы на время.

— И скажите мне, — я обвел зал строгим, испытывающим взглядом, — как мы смогли всего этого добиться? Чудом? Нет! Мы смогли это сделать, потому что начали действовать вместе! Потому что появился кулак, способный ударить так, что у врага зубы вылетят! Потому что перестали, хотя бы на время, тянуть каждый в свою сторону, как лебедь, рак и щука из известной басни. Новгородцы пришли на юг, галичане встали плечом к плечу с воинами из Переяславца, даже вчерашние противники, те, кто точил на меня зуб, поняли, что в единстве наша сила, а порознь нас всех перебьют поодиночке. Каждая победа давалась нам дорогой ценой, кровью наших лучших воинов, слезами матерей и вдов. Но каждая победа показывала одно и то же: когда мы едины — мы непобедимы! Когда мы стоим плечом к плечу — нет такой силы, что сможет нас одолеть!

— Но что будет завтра? — я задал вопрос в наступившую звенящую тишину. — Мы разобьем одного врага, завтра же на его место придет другой, не менее голодный и жестокий. Мы отобьем и отстоим одну землю, тут же загорится другая на противоположном конце. Пока мы остаемся лоскутным одеялом, которое каждый встречный-поперечный тянет на себя, нас будут рвать на части. Любой хитрый враг, любой честолюбивый сосед, будь то император Запада или василевс Востока, будет видеть в нас легкую добычу, территорию для расширения своих владений. Любая внутренняя смута, любой спор за власть, за наследство, за богатый город будет грозить развалом всего, что мы с таким трудом, с такой кровью создали. Нам нужна не временная передышка, не случайный временный союз перед лицом общей угрозы, который распадется, как только опасность минует. Нам нужно такое устройство, такая сила, которая раз и навсегда положит конец усобицам и распрям. Которая заставит любого врага трижды подумать, прежде чем сунуться на нашу землю с мечом. Которая даст нашим людям, простому люду, возможность спокойно жить, растить детей, пахать землю, торговать, а не дрожать от каждого шороха за стенами своего дома, ожидая очередного набега или предательства от своих же.

Я видел, как внимательно слушают меня. Видел, как на некоторых лицах, прежде выражавших лишь страх или недоверие, появляется задумчивость, а на других — даже проблески робкой надежды. Мои слова, жесткие, но идущие от сердца, находили отклик. Люди устали от вечной нестабильности, от страха за завтрашний день.

— Только сильная, единая центральная власть, — я выделил каждое слово, заставив его прозвучать весомо и неотвратимо, — способна обеспечить нам мир, безопасность и процветание. Власть, которая будет стоять над мелкими княжескими распрями, над боярскими интригами и корыстными интересами. Власть, которая будет опираться не на временные союзы и шаткие договоренности, а на нерушимый закон, единый для всех, и на крепкую, верную дружину, готовую этот закон защищать. Власть, которой будут подчиняться все, от мала до велика, от простого смерда до знатного боярина, от Новгорода Великого до этой самой Тмутаракани, от западных рубежей до диких степей на востоке. Только так мы сможем выстоять в этом жестоком мире. Только так мы сможем построить то будущее, о котором, я верю, втайне мечтает каждый из вас, кто пришел сюда не за личной выгодой, не за новым куском власти, а с думой о земле Русской, о ее народе.

Я замолчал. Сказал все, что хотел на этом этапе. Дальше нужно было делать следующий, самый главный и, возможно, самый трудный шаг. Но сначала они должны