Игра в цивилизацию (журнальные иллюстрации) - Клиффорд Саймак

«И на какой же случай мы все это бережем? — подумал вдруг Пакстон.— Может быть, мы делаем это из обыкновенного и даже глупого тщеславия? Может быть, мы просто не в силах отбросить скептицизм и высокомерие? Или старый дедя правильно говорит, что наши действия полны глубокого смысла?»

— Вы сказали, что занимаетесь политикой,— обратился к Пакстону дедя,— Вот эту деятельность нам особенно важно сохранить. Насколько я знаю, ей сейчас не уделяется должного внимания. Есть, конечно, администрация, и понятие о гражданских обязанностях, и прочая такая чепуха, но настоящая политика у этой новой культуры в загоне. Между тем политика может оказаться мощнейшим оружием, когда мы захотим чего-то добиться.

— Политика,— ответил Пакстон,— часто очень грязное дело. Это борьба за власть, стремление пересилить противника, морально его растоптать. А в конечном итоге у побежденного возникает комплекс неполноценности, от которого он страдает.

— И все же это, наверное, забавно. Даже, я бы сказал, волнующе.

— Волнующе — да. Эти наши последние учения предусматривали игру без правил. Мы так запланировали. Выглядело это, должен сказать, отвратительно.

— И тебя избрали президентом,— сказал Нельсон.

— Да, но ты не слышал от меня, что я горжусь этим.

— А следовало бы,— решительно заявила бабушка,— В старину стать президентом было очень почетно.

— Может быть,— согласился Пакстон,— но не таким путем, каким добилась этого моя партия.

«Я мог бы пойти дальше,— подумал Пакстон,— и рассказать им все, чтобы они поняли. Я мог бы сказать: я зашел слишком далеко. Я очернил и опорочил своего противника сверх всякой необходимости. Я использовал любые грязные трюки. Я подкупал, и лгал, и шел на компромиссы, и торговался. И я проделал все это так ловко, что околпачил даже электронную машину, заменяющую прежних избирателей. А теперь мой противник выкинул новый трюк и испытывает его на мне.

Потому что убийство так же неотделимо от политики, как дипломатия или война. В конце концов, политика — это балансирование на острие насилия; мы предпочли моделировать не революцию, а выборы. Но политика во все времена переплеталась с насилием».

Он допил свой бренди и поставил рюмку на стол. Дедя схватил бутылку, но Пакстон покачал головой:

— Спасибо, не стоит. Если не возражаете, я скоро лягу. Мне необходимо на рассвете отправиться в путь.

Он не должен был вообще приезжать сюда. Было бы непростительно, если бы эти люди пострадали от последствий недавних учений.

Впрочем, он не прав, называя это последствиями: все происходящее является неотъемлемой частью все тех же учений.

Тренькнул дверной звонок, и было слышно, как Илайджа торопится открывать.

— Вот это да! — удивилась бабушка,— Кто мог прийти к нам так поздно? Да еще в дождь?

Это был представитель Церкви.

Остановившись в холле, он потрогал рукой свой мокрый плащ и, сняв шляпу, стряхнул с её широких полей воду.

Затем он неторопливо и степенно прошел в комнату.

Все встали.

— Добрый вечер, епископ,—сказал дедя,—Хорошо, что в такую погоду вы наткнулись на наш дом. А мы рады вам, ваше преосвященство.

Епископ широко, почти по-приятельски улыбнулся.

— Я не церковник. Я только от Проекта. Но вы можете обращаться ко мне как к священнику. Это поможет мне не выйти из роли.

Илайджа, вошедший следом за ним, унес его плащ и шляпу. Епископ остался в богатом и нарядном облачении.

Дедя представил присутствующих и налил епископу бренди. Тот поднес рюмку к губам, почмокал и сел в кресло у камина.

— Думаю, вы не обедали,— сказала бабушка.— Ясно, нет. Здесь поблизости не найдется, где пообедать. Илайджа, принеси епископу поесть, да побыстрей.

— Спасибо, сударыня,— сказал епископ,— У меня позади долгий, трудный день. Я признателен вам за ваше гостеприимство. Я ценю его больше, чем вы можете себе представить.

— У нас сегодня праздник,— радостно объявил дедя, в сотый раз наполняя собственную рюмку,— К нам редко кто заглядывает, а тут за один вечер сразу двое гостей.

— Двое гостей,— повторил епископ, не сводя глаз с Пакстона.— И впрямь славно.

3

У себя в комнате Пакстон закрыл дверь и плотнее задвинул засов.

Дрова в камине почти догорели: последние угольки, слабо тлея, бросали тусклый отсвет на пол. Дождь негромко барабанил по закрытому окну.

А Пакстон был объят тревогой и страхом.

Сомневаться не приходилось: епископ — убийца, посланный по его следу.

Никто без причины, и достаточно веской причины, не потащится осенней дождливой ночью через эти холмы. Кстати говоря, епископ почти не промок. С его шляпы упало всего несколько капель, а плащ был чуть влажным.

Более чем вероятно, епископ прилетел и был сброшен здесь, как сброшены, должно быть, еще в полудюжине мест другие убийцы: их разослали повсюду, где предположительно скрылся беглец.

Поместили епископа в комнате прямо напротив, и Пакстон подумал, что при других обстоятельствах все можно было бы закончить на месте. Он поднял лежавшую возле камина кочергу и взвесил ее в руке. Один удар этой штукой — и конец.

Но он не мог пойти на такое. Здесь, в этом доме, не мог.

Он положил кочергу и направился к кровати, рядом с которой висел его плащ. Он взял плащ и стал медленно натягивать его, вспоминая события этого утра.

Он был дома один, когда зазвонил телефон, и на экране возникло лицо Салливана — лицо насмерть перепуганного человека.

— Хантер охотится за вами. Он отправил к вам своих людей.

— Но он не смеет этого делать! — запротестовал Пакстон.

— Очень даже смеет. Он действует в рамках учений. Убийство всегда было одним из методов...

— Но учения кончились!

— Для Хантера не кончились. Вы позволили себе лишнее. Вам надо было придерживаться гипотез, связанных с проблемой; вы зря коснулись личных дел Хантера. Вы раскопали такое, о чем, по его убеждению, никто не мог знать. Как вы сумели, дружище?

— У меня есть свои каналы,— сказал Пакстон,— И в таком деле, как это, все средства годились. Он тоже боролся без перчаток.

— В общем, поторопитесь. Они явятся с минуты на минуту. У меня нет никого под рукой. Я не успею вовремя помочь вам.

И все могло бы обойтись, подумал Пакстон, если бы не авария.

Ему вдруг подумалось, не было ли здесь саботажа.

Но так или иначе, ему удалось приземлиться, и он был в состоянии идти, и смог добраться сюда, в этот дом.

Он в нерешительности стоял посреди комнаты.

Было унизительно бежать во