Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

– Нравоучительные стихи Перси Годвина, – ответила Паола вместо Лиама. – Это я ему подсказала.

– Но зачем? – не сдержалась я. – Учить чему-то настолько глупому… Не похоже на вас.

– А для безопасности, – пояснил Лиам, довольно болтая ногами. Глаза у него были хитро сощурены. – Миссис Мариани вот сказала, что когда девицы себя непонятно ведут, а убежать или в зубы дать нельзя, надо читать моральные стишки.

– Помогает избежать ранних браков, – добавила Паола Мариани с полным самообладанием и поправила шляпку.

Я не знала, смеяться мне или плакать.

– Что ж, – произнесла я наконец. – Для благотворительного ужина это тоже подойдёт. Если благородные гости начинают вести себя непонятно, то лучше, разумеется, не убегать и не драться, а читать стихи… Я в таком случае, правда, цитировала Писание, спасибо пансиону святой Генриетты Милостивой.

– Истинно так, – согласилась Паола.

Разговор был окончен.

Эллис попросил высадить его, не доезжая до площади: оставаться наедине и обсуждать показания Сары Барнелл не хотелось ни мне, ни ему. И без слов было ясно, что мысли у нас сходятся.

Сара Барнелл в той же мере была «убийцей» Хэрриет, как и Мадлен, как и любой из труппы. А Хэрриет могла выжить… и отделаться потерей голоса – самая малая цена. Что же до чужого имени… Хэрриет любила брать чужие вещи.

Но точно так же Мэдди могла оказаться и Мадлен, оклеветанной менее успешной подругой.

Сара Барнелл лгала… Но вот в чём?

Однако вскоре тягостные мысли отступили на второй план, и виною тому были хлопоты перед благотворительным ужином.

Хотя, казалось бы, мы успели согласовать заранее все детали, случалось то одно, то другое. Партия бхаратского чая, доставленная аккурат за несколько дней до торжества, пришла отсыревшей и совершенно негодной. И невелика беда, однако торговец наотрез отказался заменять товар. Мистер Спенсер, изрядно заскучавший в последнее время из-за промедления на судебном процессе, набросился на беднягу вместе со своим помощником – да так рьяно, что на следующее же утро торговец заявился с витиеватыми извинениями и заверениями в глубочайшем почтении к роду Эверсан-Валтер – и лично доставил замену.

Близнецы же словно поселились в кофейне. И, слава святой Генриетте, сейчас они хотя бы не таскали за собой Фаулера. Но каждое моё действие отныне сопровождалось вопросами:

– А почему ты не хочешь украсить зал живыми цветами?

– Думаешь, что в эту корзину влезут все подарки?

– Может, сделать для детей отдельный уголок?

– Почему твой повар всё время хмурится?

Из-за последнего вопроса Георг рассвирепел и на целый день отказался варить юным Дагвортам кофе. Этим пришлось заниматься Мадлен и мне. Однако некоторые из придирок пошли на пользу: например, я подготовила несколько одинаковых запасных корзин, чтоб незаметно подменить первую, если она слишком быстро переполнится. Съездить за подарком для святого Кира в табачную лавку я не успела, зато нашла в бабушкином кабинете небольшую коробку с вишнёвым табаком, который Лайзо оценил как «превосходный».

Эллис же с той самой поездки не давал о себе знать ни единым словом. И лишь ранним утром, за день до благотворительного ужина, мальчишка из Управления принёс запечатанный пакет.

Это само по себе было весьма необычно – как правило, детектив отсылал исчёрканные клочки, сложенные в несколько раз и наскоро заклеенные полоской измятой бумаги. На пакете же была самая настоящая сургучная печать, правда, сломанная, и вновь залитая поверх воском. А вместо обратного адреса значилось только «Альба».

– Можешь идти, – рассеянно отослала я Юджинию, и, как только дверь кабинета затворилась, тут же потянулась за ножом для бумаги.

Внутри оказалась коротенькая записка от Эллиса, начертанная поверх выцветшего обрывка газеты, небольшое письмо на плотной, дорогой бумаге и множество распечатанных пухлых конвертов.

«Бесценная В., – гласила записка. – Вчера пришёл ответ от Уиллоу-младшего. Вы имеете столько же прав на эти послания, сколько и я».

Подписи он не поставил.

Второе письмо жгло мне руку. Но прочитать его я решилась не сразу, точно предчувствовала, что оно лишь усложнит всё.

Уважаемый мистер Норманн!

Отвечаю лишь потому, что послание Ваше говорит о глубоких личных чувствах. Однако особа, которую Вы называете Мадлен Рич, никак не может быть ею.

Мадлен Рич, коей я дорожил больше всех в своей жизни, покоится на кладбище Ривер-энд в Бромли, недалеко от помпезного склепа с черномраморными ангелами, меж двух рябин. Вы, должно быть, гадаете, как я допустил это, если любил её столь сильно... Как бы то ни было, в смерти Мадлен я виноват не меньше того мерзавца, что поджёг мой театр.

Наверное, Вы уже знаете, дорогой мистер Норманн, что Мадлен попала к нам, будучи совсем юной. Злые языки говорили, что мой отец взял её в труппу из самых низменных побуждений, однако этого просто не могло быть. Дело в том, что её мать в девичестве носила фамилию Тандер, а значит приходилась мне троюродной кузиной.

Мы всегда держали это в секрете, иначе, сами понимаете, жизнь Мадлен в театре стала бы невыносимой.

Обстоятельства, при которых Мадлен покинула родной дом, упоминать я не имею права: то не мой секрет. Однако уверяю Вас, что она была девушкой добродетельной, хоть и избалованной сверх меры. Мы с отцом, признаюсь, продолжили её баловать. Талантом она была наделена таким, что на сцене от неё никто не мог отвести глаз. Впрочем, я могу льстить ей – ведь уже тогда я был влюблён.

О, как противился этому чувству отец!

Но так или иначе, никто из нас не сомневался, что через несколько лет мы с моей милой Мадлен обручимся.

А потом она заболела.

Точнее, больна она была несколько лет, но мигрени вдруг усилились. Доктор выписал ей лекарство, нечто вроде лауданума, но более сильное. От него страдания Мадлен облегчались, однако нрав портился. Она теряла способность усмирять свои гневные порывы, часто рыдала, как дитя. Я не мог постоянно находиться с ней и приставил слугу, который был достаточно силён, чтоб сдерживать её во время приступов.

И знаете, что самое интересное, дорогой мистер Норманн? Даже тогда в театре её продолжали любить.

Злословили, но любили... Воистину, чудны деяния Небес.

Накануне того пожара у нас с Мадлен вышла ссора. Она плакала, из-за лекарства, полагаю, несла сущую околесицу, говорила, что убила свою подругу. Однако слуга уверил меня, что ничего такого не