Артефактор Пушкин - Сергей Александрович Богдашов

Поехал на Невский, к Гостиному двору. Там мне быстро удалось приобрести вполне симпатичную кроватку-люльку со всеми сопутствующими причиндалами, солидный набор продуктов и дюжину бутылок хорошего шампанского. Зная семью Пушкиных, лишним ничего из купленного точно не будет. Родители у нас с Лёвкой и Ольгой на редкость безалаберны.

— Сашка, у нас брат родился! — первым налетел на меня радостный и возбуждённый брат Лёвка.

— Да ты что, Лев Сергеевич! — «удивился» я, отправив дворню к карете, чтобы подарки занесли.

Лёвка, не дождавшись ответа, схватил меня за руку и потянул в комнату. Ольга уже сидела на диване, рядом с ней — мама, а в руках у неё был маленький свёрток с нежно-розовой тканью.

— Вот он! — с гордостью произнесла мама, раскрыв свёрток. Внутри лежал крошечный человечек с пушистыми волосами и сонными глазками.

— Красавец! Как его зовут? — поинтересовался я у донельзя гордой матушки.

— Платон!

— Представляешь, у нас теперь есть младший брат! Я уже не самый младший в семье! — радовался Лёвка.

Я почувствовал тепло в груди, подошёл ближе и осторожно коснулся ручки младенца. Он тихо закряхтел и, кажется, улыбнулся во сне.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я маму.

Она выглядела усталой, но счастливой.

— Всё прошло хорошо, — ответила она, поглаживая малыша по голове.

Я вспомнил про свои покупки и поспешил к пакету с шампанским.

— У меня есть кое-что для празднования! — воскликнул я, доставая бутылки. — Давайте отметим это событие!

Ольга захлопала в ладоши.

— Ура! У нас есть брат! Да, давайте это отметим!

Мама улыбнулась и устало кивнула, словно мадонна.

— Отец с дядей уже часа три, как отмечают, — пробурчал братец, — Закрылись в самой дальней комнате и не велели туда никого пускать.

На это мы с сестрой лишь улыбнулись,.

Мы с Лёвкой и Ольгой всего лишь недавно стали подобием команды, а теперь у нас появился новый член семьи.

Вскоре пришла бабушка, которая руководила процессами на кухне, и нас стало ещё больше.

Когда приготовления закончились, мы все уселись за стол. Я поднял бокал и произнёс:

— За Платона! Пусть он растёт здоровым и счастливым!

Все поддержали меня, и в этот момент я понял: несмотря на все трудности и безалаберность наших родителей, мы сможем создать для новорождённого мир любви и заботы.

А уж о его здоровье я лично позабочусь. Не дам умереть через два года, как это произошло в моём мире.

Матушка долго с нами не просидела. Скоро у неё глаза начали слипаться, а там и братик захныкал, требуя грудь.

— Я, пожалуй пойду. Покормлю Платошу и прилягу ненадолго, — поднялась с места наша «креолка», отправляясь в спальню.

И всё бы ничего, но буквально через пару минут к нам ввалились Дельвиг с Пущиным. Они уже успели «принять на грудь», да и с собой у них было.

Но недолго праздник длился, не прошло и десяти минут, как бабушка нас построила, заставляя соблюдать тишину. И то верно. Матушке покой нужен. Заснула.

Я подмигнул лицейским приятелям, и с намёком, глазами и движением головы указал на выход.

Вскоре мы уже сидели в том знакомом ресторане Талона, куда я зачастил последнее время.

— Ну, Француз, ты даёшь! — салютуя мне бокалом, заметил Пущин, обращаясь ко мне по лицейскому прозвищу, — Меня сегодня сослуживцы за одно лишь утро раз пятнадцать о тебе расспрашивали. Целыми делегациями приходили. Вот это ты отчебучил с балеринкой!

— И как только узнали… — притворно посокрушался я в ответ, качая головой.

— Ты серьёзно? — выпучил Иван глаза, — Мало того, что твоя карета сама по себе богата и с гербами на дверях, так ты её ещё и около венской кофейни на Невском поставил, где с этой актриской сидел часа полтора, прямо за витринным стеклом. Считай, вас там все успели заметить, кто в это время мимо проезжал или проходил.

— А что твоих знакомцев интересовало? — деланно поморщился я, желая доподлинно узнать, как сработала моя уловка с Авдотьей.

— Не поверишь, но всё подряд. И за что ты ещё в лицее часы от Императрицы получил, и как с Кюхлей стрелялся, и как князем стал, а потом перл необыкновенный сделал, из-за которого сам Шешковский тебе убийцу подослал, и что Велье тебе монаршей волей за что-то пожаловано, а потом и эта балерина. Саш, скажи, что из этого правда?

— В определённой степени всё соответствует, — пожал я плечами, — А вот в тех ли деталях и интонациях вы это узнали, я подсказать не готов.

— Так в самых восторженных! Шереметева особо никто не любил за зазнайство, а Строганову все лишь завидуют. А уж про то, как ты Кюхле каблук с двадцати шагов отстрелил, меня только сегодня раз пятьдесят переспросили! Благо, я там в секундантах был и всё своими глазами видел.

— О, кстати! А чем наш друг Кюхельбеккер нынче занят?

— По-моему, всё ещё поисками вакансии, — подсказал Дельвиг.

— Если увидите его, то скажите, что у меня есть, что ему предложить. Могу директором школы у себя в имении назначить.

— Хех, ничего у тебя не выйдет. Наш Гезель скорей подмётки своих сапог в кашу запустит с голодухи, чем Питер покинет.

— Да неужто⁈ — состроил я недоверчивую гримасу, — Даже если я ему сто рублей в месяц положу, и в качестве довеска предложу ему свой выезд и дом изрядный, с парочкой сговорчивых служанок?

— Хм, — задумался Дельвиг, облизнувшись, — Вот же ты демон-искуситель… На такие условия я бы и сам готов был согласиться, если бы не некоторые обязательства.

— Тебе не надо, — отмахнулся я, поднимая бокал и жестом предлагая выпить, — Насчёт тебя у меня другие планы.

Выпили, и Антон не смог сдержать своего любопытства.

— Интересно узнать, что на меня за планы?

— Будешь моим агентом в Питере, пока литературным. Это прямо таки по твоей части. Сейчас брат у меня начал стихи писать, а там, глядишь, и я на что-то сподоблюсь.

Так-то на самом деле я пока не решил, надо ли мне заниматься плагиатом, чтобы не оставить Россию без литературного наследства от «нашего всё».

Есть мысль, как запустить его творчество в массы. К