Седьмая сестра - Надежда Викторовна Ожигина

– сытное место для лярвы. Люди приходят, уходят, почти всегда негатив от того, что не работает душ или лифт, или от цен в гостиничном баре. За каждой дверью – роскошный обед, кушай, причмокивай от удовольствия!

Я вспомнила и о своих печалях. Роман с одаренным саксофонистом, надеждой и гордостью курса. Как быстро погасла наша любовь! Как изменился характер Лешки! Как вдруг растворился его талант, утонул в самомнении, пьянстве, наркотиках! Он во всем обвинил меня и был прав. Ведь рядом крутилась лярва! Возможно, меня Ленка жалела, но Алексея терпеть не могла, подначивала и унижала. У него были планы и перспективы, его звали в лучшие оркестры столицы, а в итоге он расстался со мной и вылетел с последнего курса училища. Говорили, вернулся в родной городок и стал учителем музыки в школе.

Если можно выпить талант и эмоции, то в падении Лешки виновата Элен. И в нашем разрыве тоже. В моей попытке уйти. В сделанной татуировке, оказавшейся подобием коктейльной трубочки, что воткнули во вскрытую вену.

Я помнила, как Ленка примчалась тогда, как тащила меня из ванны, как рычала и билась в истерике, вызывая скорую, бинтуя мне руку.

Она по-настоящему любила меня, единственную подругу, берегла как умела, заботилась. Ревновала ко всем парням, что пытались со мной флиртовать. А когда поняла, что с Лешкой серьезно, съела его без сожалений. Да еще и мной закусила, заставила набить черные розы, чтобы пить привлекательность и энергию. Я жила вполсилы, в половину таланта, без удачи, без веры в себя. Убежденная в том, что никому не нужна и не интересна парням.

«Подруга посоветовала цветочки? – вспомнился ледяной вопрос Грига. – И с тех пор ни радости, ни удачи?»

Верно, мой случайный защитник. С тех пор ни радости, ни удачи, ни уверенности в завтрашнем дне. Все выпито жадной лярвой. До дна. Ленка всегда пьет залпом, сколько бы ни налили.

Тогда почему я жалею ее? Что это? Стокгольмский синдром? Сострадание жертвы к мучителю? Я ведь читала такие истории. Девушки влюблялись в насильников, жертвы аварий начинали встречаться с теми, кто спьяну их сбил. Почему так устроен человеческий мозг? Почему мы сочувствуем тем, кто причинил нам боль?

Я ведь продолжаю любить Элен, будто родную сестру, сижу рядом и глажу холодную руку, вместо того чтобы выставить вон и сменить все замки на двери.

Но разве она виновата? Ее заразили и выбросили как салфетку, которой промокнули губы. Она даже могла умереть, потому что поверила любимому!

Снова память подкинула образ: Воронцов совсем близко, впритык, его губы у самого уха, и я таю, будто десерт. Что случилось бы дальше? Десять дней секса и остатки жизни на блюдечке? И Фролов, и Обухов испугались, что Воронцов меня съест. Григ, неужели и ты?!

Ленка упорно прятала взгляд. Догадалась, что я просекла историю, и про себя, и про Лешку. Вот и пялилась в опустевший стакан, будто видела в нем ответы на все философские вопросы мира.

– Кто такой Кондашов, Элен? – Я не решилась спросить про Грига. К тому же Ленка и не знала его, впервые вчера столкнулась, называла просто парнем со свадьбы. Но заказчик-то ей известен, элегантный вампирский дядюшка!

Ленка зябко поежилась, посмотрела в окно. Там сгущались майские сумерки, трогая лилово-розовой кистью крыши домов напротив.

– Я всего лишь низшая лярва, – покачала она головой. – Разве посмею осуждать господина и оспаривать его приказы? Знаешь, бывают такие боссы. Гордость нации, бизнес-элита, здоровая пища, по выходным – дорогое вино за партией в гольф.

– А потом этот правильный босс, – понимающе подхватила я, – отправляется в придорожный фастфуд и наедается всякой дряни!

– Нет, – натянуто рассмеялась Элен. – Так низко хозяин не падает. Ему подают дорогие блюда, терпкие коктейли таланта и боли. Это он ценит, господин Кондашов, отчаяние одаренных. Сука!

Она помолчала, кусая губы, вновь посмотрела в окно, с вызовом гладиатора, окруженного голодными тиграми.

– Я, конечно, сволочь и лярва. И не сумела ответить «нет», когда вместо торта заказали тебя. Но я бы ему не позволила. Гостиница – моя территория, Кондашов на ней просто гость. Рядом с «Ленинградской» я могу дать отпор! Тот парень со свадьбы ошибся, лестница правда была свободна. Я вела тебя к запасному выходу, там дожидалось такси…

– Ты могла промолчать о халтуре, – тихо напомнила я.

– Они раскопали могилу мамы, чтобы… В общем, я им должна. Будь осторожна, Алька. Кондашову нужна именно ты. Не как еда или бухло, он учуял исподнюю силу!

– Да как он вообще про меня узнал?! – заорала я на Элен, тщетно гася в себе панику. Только этого не хватало для полноты ощущений!

– Он понял, что я связана с «Ленинградской», и приставил ко мне шпионов. Боссу доложили: у этой лярвы есть задушевная подруга детства. Лярвы всегда одиноки, наш голод слишком силен. А ты продержалась несколько лет. Алька, давай удерем из столицы! Пусть я утрачу связь с «Ленинградской» и будет сложнее тебя защищать… Свалим вместе к Черному морю, попытаемся начать все сначала!

– Ты не пробовала его отыскать? Того гада, что тебя обратил? Ты ведь его любила!

Элен печально вздохнула, будто не видела смысла в ответе. Даже если отыскать негодяя, жизнь не прокрутить в обратную сторону. Не выдавить из тела смертельный яд. И счастливого брака им не видать: лярвы всегда одиноки.

– У меня скоро важный концерт, – напомнила я Элен. – Помечтаем о море позже? Этой ночью в агентстве «Брюс» надавали пинков твоему Кондашову, окунули в дерьмо по маковку. Думаю, пара недель у нас есть, пока этот гад отмоется! Я сыграю, и мы все обсудим. Море – звучит заманчиво!

Ленка округлила глаза и хихикнула, заторопилась с вопросами…

Но тут снова забарабанили в дверь, яростно, нетерпеливо, потом ударили бедром и плечом, явно пытаясь выбить.

Элен взвизгнула и кинулась в коридор, прихватив со стола пустую бутылку.

Дверь вылетела со второго удара, жалобно хрустнув замками.

– Вообще-то звонок работает, – с обидой крикнула я из-за спины подруги. – А я не настолько пьяна, чтобы не открыть дорогому гостю. Ленка, только бутылку не бей, задолбаюсь потом собирать осколки, а толку в «розочке» никакого. Заходи, курсант Навигацкой школы! У меня как раз завалялся ром и оттаяла пачка сосисок.

Обухов с презрительной миной оглядел боевую стойку Элен, без опаски шагнул за порог и одним неуловимым движением отобрал у нее бутылку.

3

– И куда я попал, дорогие дамы? На собрание алкоголичек? На игру «Покайся в грехах»? И как, драгоценная Аля? Грехи подруге отпущены? Зря.

Обухов быстро обжился на кухне,