Махараджа - Алексей Викторович Вязовский

Нас? Кого-то еще собрались судить?

«Не о том думаешь, Петя, соберись!» — попытался успокоить я застучавшее быстрее сердце.

У палатки, которая поменьше, стояли часовые. Та, что побольше, предназначалась для Войсковой верхушки — из нее они выйдут к делегатам, оттуда же вынесут знамя и войсковые регалии, когда отец Варсонофий прочитает чин благословения открытия Круга. Козин меня просветил насчет деталей, догадавшись, что я по молодости лет мог и не участвовать ни в одном большом собрании, тем более в походе.

— Заходь! — приказал мне пристав. — Связывать тебя не приказывали, да смотри не балуй! Не погляжу, что ты сотник, в рыло дам так — из зубьев дым повалит.

Ожег его яростным взглядом, но барагозить не стал. Смолчал, хотя подмывало достойно ответить. Не в том положении. Откинул полу палатки и нырнул внутрь.

Проморгавшись после яркого солнца, обнаружил, что мне в компанию подкинули «гадкого утенка». Сотник Щетнев собственной персоной. Морда в кровоподтеках, руки связаны, в глазах тоска и безнадега. Быстро же Дюжа управился! Суд казачий — скорый и суровый. Ничего хорошего Иуду не ждет. А меня?

Шлепая разбитыми губами, сквозь свежие прорехи в зубах, Щетнев попытался что-то прошипеть — из той бездны, в которую его ниспровергло предательство.

— Удавлю! — рыкнул я и уселся на утоптанную землю — сидушек нам не запасли.

Закрыл глаза и постарался выбросить из головы предстоящее. Стал думать о скорой свадьбе.

Восточный обряд под названием Никах немало соков из меня выпьет. Хорошо, что у меня есть урус-сардары, выбрал их на роль представителей жениха за неимением родителей и старших братьев. А у Нур есть выжившие братья и сестры, сидевшие в заложниках у Уэлсли, как и Нур. Мужчины уже встретились, провели сговор, определили размер Махра — подарка, который я должен передать невесте. Иначе говоря, сколько нужно заплатить мужчине, чтобы получить от жены бесплатный секс и продолжение рода. Самый настоящий контракт. В нашем случае это все условность, хотя ради соблюдения приличий Лакшми от меня съехала в дом Богум Самру, и с сегодняшнего дня мы уже не увидимся до официальной церемонии. Могли бы и плюнуть. Кто нам слово скажет?

— Родня твоей невесты, — позабавил меня Ступин, — боится тебя, атаман, как огня. Наверное, думают, что ты их сразу прирежешь, как свадебку сыграешь. Но пить горазды похлеще казаков. Может, оттого и пьют, что с жизнью прощаются?

Собственно, весь сговор, как я понял, и последующие встречи у мужчин превратятся в один затянувшийся пир, точку в котором не поставит даже свадебная церемония.

«Ничего, потерплю».

Меня вдруг сдавила, как в объятьях, волна нежности и желания.

«Такие, как Лакшми, то есть натуры, не знающие преград, живущие мечтой и ради нее готовые на все, заслуживают самого лучшего — всего, что я способен дать, и даже больше. Удивительно: она влюбилась в меня, подслушивая доклады разведки. Она подарила мне свое тело, когда поняла, что я не миф, не выдуманный мираж, а тот, кто ее не подведет, кто сможет воплотить ее желания. Невероятная! Она — невероятная!»

— Именем Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, — вернул меня на грешную землю зычный голос дежурного Есаульца. — Все ли казаки собрались на Круге?

Началось!

* * *

— Приветствие атаману!

Гул стих.

Через короткое время раздалось:

— Встать! Под Знамя смирно. Знамя внести!

Здесь, сидя в палатке, я мог лишь догадываться, что происходит. Как из другой палатки вышли атаман и полковники, как вынесли знамя и клейноды, как Платов испросил у войскового протоиерея благословения. Пришло время молитвы.

— Благословен Бог наш. Аминь. Трисвятое по Отче наш… — слышался в палатке знакомый голос отца Варсонофия. — Господи Иисусе Христе, Боже наш, благослови благое намерение рабов Твоих сих и дело их еже благополучно начати и без всякаго преткновения к славе Твоей совершити: делателем же благопоспеши и дела рук исправи, и в совершение силою Пресвятаго Твоего Духа спешно произвести сотвори, яко Ты еси Творец и Создатель всяческих, и Тебе славу возсылаем, со Безначальным Твоим Отцем, и с Пресвятым, Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

— Кройся! Садись, — распоряжался дежурный Есаулец.

В скором времени в палатку заглянули часовые и, схватив Щетнева за связанные руки, утащили на правеж.

Мне не было слышно, как зачитывали обвинение. Слишком часто раздавался взрыв негодующих голосов.

— Скаженный!

— Ишь трусится, как заяц!

— За зебры яво да в воду. В мешке с камушками!

Ого! Казаки требуют казни утоплением! Самое лютое наказание, а если с камнями, значит, вытаскивать из воды не будут — не похоронят по православному обычаю в земле! Что может быть позорнее⁈

Похоже, угадал. Именно за эту казнь проголосовали казаки.

— Так ли записано, честная станица? — громко уточнил дежурный Есаулец, чтобы писарь мог четко оформить протокол.

— Любо! Любо! — откликнулся Круг.

Нетрудно представить, что будет дальше. Приставы поволокут Щетнева к Хугли. Раздобудут в крепости мешок и нужное количество булыжников. Засунут туда сотника-мерзавца да и выбросят в воду на закуску крокодилам.

Ох и круто! Мне надо начинать бояться? Вдруг и меня надумают порешить? И что тогда? Я протер взмокшее лицо папахой, на мгновение представив себе, как мне зачитывают приговор, а моя армия срывается в атаку, чтобы меня отбить. Гремят крепостные пушки, разлетаются тела моих преданных воинов, на казачий Круг накатывает многотысячная лавина, ощетинившаяся железом…

— Пристав, гукни Черехова! — прогремел погребальным набатом голос дежурного Есаульца.

Сердце куда-то провалилось.

— Шапку не надевай! Топай на выход! — сообщили мне заглянувшие в палатку часовые.

Я вышел на яркое солнце. И первое, что бросилось в глаза — белое знамя с точно таким двуглавым орлом, как на моей повязке, и с надписью «за веру и верность». Эти такие знакомые слова-символы ударили в голову упреком, как чеканом, — именно в отходе от священных заповедей меня сейчас могут обвинить. В предательстве веры и верности Войску, Отечеству и царю.

Вздрогнул. Насчет веры — несправедливо, насчет верности — в самую точку, если глубоко капнуть. Никого не волнуют мои благие побуждения, мое стремление не предать казачество, а помочь народам Индии, которым многое было обещано тем же Платовым. Здесь Круг. Здесь свой микромир — фантастический под жарким солнцем Калькутты, окруженный домами с чужой архитектурой и непроходимыми джунглями, но вполне реальный, казачий, со своими заповедями и законами, со своим сложным взглядом