Фантастика 2025-155 - Сергей Александрович Плотников

«Да уж!» — Улыбнувшись, вспоминаю, как через пару дней я зашел проведать своих подопечных. — Ребятки оказались куда запойнее, чем я ожидал. Видать, и раньше выпить были не дураки. За три дня в «саду Эдем» они так подсели на настойку, что встретившая меня Марфа даже пожаловалась.

— Скучаем мы тута, консул! Этот жирный, — она ткнула пальцем в валяющегося прямо на полу Ярмага, — как очухается, так еще взбирается на меня, а от тех двоих никакого проку. Едва голову поднимут, так тут же по новой глазища свои окаянные зальют и… — Она с безнадегой махнула рукой. — Скука!

Едва сдерживая смех, я погрозил ей пальцем.

— Сидите и не бухтите! Скучно им видите ли! — Решив, на всякий случай, пристрожить ушлую бабенку, хмурю брови. — А ты думала, я тебе за веселье плачу что ли! Пусть пьют! И чтобы еще неделю носа отсюда не казали. Ты за это в ответе. Ясно тебе!

Марфа лишь повела обнаженным плечом.

— Да кудашь они денутся-то!

Меня такой ответ не устроил, и мои брови насупились еще сильнее, а Марфа успокаивающе всплеснула руками.

— Да поняла я, поняла! Что я дура совсем что ли!

Через неделю я подготовил документы с переписью всех облагаемых налогом крестьянских дворов, доходных ремесел и купеческих промыслов, по которым выходило, что в Твери за два года население нисколько не выросло, а ремесленников и купцов в городе по пальцам пересчитать. Написал, как и положено, на монгольском, используя принятый еще Чингисханом уйгурский алфавит, так что не подкопаться. Полагающую по этой переписи ханскую десятину, по большей части пушниной, а не серебром, уложили в сани и вместе с полным списком всего собранного приготовили к отправке. После этого я вновь посетил «сад Эдем», где по понятным причинам без труда получил под этим документом подписи всех троих и личную печать Ярмаги.

Монголы доходили в «раю» еще пару дней, после чего, уже опасаясь за их жизнь, я прекратил это «блаженство». Погрузив всех троих прямо на сани с ордынским выходом и укрыв как следует шубами, я передал их вместе с караваном из трех возов монгольскому сотнику.

Тубус с подписанной переписью я отдал тоже ему с наказом передать бек битигчи, когда тот очнется. Может быть, в другом месте и в другое время сотник не стал бы меня слушать и попытался бы привести старшего в чувство, но здесь у него прямо на глазах спивалась целая полусотня, и он просто мечтал убраться отсюда как можно скорее.

Караван монгольского баскака выдвинулся по дороге на юг в тот же день. С десяток бутылей настойки, что я «заботливо» положил в сани бек бетагчи, гарантировали что до Владимира он будет пребывать в эйфории, а там пусть хоть сдохнет, не моя головная боль.

Хотелось бы, правда, посмотреть на рожу Ярмаги, когда он все-таки выйдет из запоя и развернет свиток, но… Нельзя желать слишком многого! Могу только это представить, и даже от этого у меня повышается настроение. Второй оригинал свитка со всеми подписями и печатью остался у меня, о чем было специально отмечено в документе, дабы Ярмага знал — если начнет возбухать, то все его похождения дойдут до ханской канцелярии, а там церемониться не будут. Так что я уверен почти на все сто, мой «неблагодарный» гость будет скрипеть зубами, но рта не раскроет. Своя шкура дороже! И в этом году я точно могу расслабиться и о налогах больше не думать, а что будет в следующем… Посмотрим, чего раньше времени голову ломать.

Возвращаюсь из воспоминаний и смотрю, как стрелковый взвод новобранцев отрабатывает стрельбу по отделениям.

Два вкопанных в землю макета заменяют дорогостоящие фургоны и четверки стрелков, меняя друг друга, взбегают наверх, прицеливаются, стреляют и сменяются другими четверками.

Два взвода алебардщиков на другом краю поля под присмотром Калиды учатся владеть своим оружием в плотном строю. Алебарда — вещь непростая. В тесноте махать без ума себе дороже! Сам поранишься или товарищу чего-нибудь отрубишь.

Учеба идет, не прекращаясь ни на день, и не только повзводно. Каждая из шести стрелково-штурмовых рот готовится действовать как самостоятельно, так и в составе единого соединения.

Бросаю взгляд в сторону дороги и вижу появившихся всадников. Узнаю Якуна и его главного подпевалу Еремея Толстова. Не выезжая на поле, они постояли с минуту, разглядывая движение на плацу, а потом, развернув коней, уехали прочь.

«На разведку приезжали. Волнуются!» — Усмехнувшись, вспоминаю последнее заседание думы.

Толстой, как водиться, начал опять свое нытье про фургоны и прочее. Мол деньжищ тратим уйму, а зачем, непонятно.

— Вот опять же самострелы! Штуковина дорогая! Луки вон ничуть не хуже, с них наши деды и прадеды стреляли, а они втрое дешевле. — Он все больше и больше распалялся. — А кто не знает, где самострелы эти да короба на колесах делают?! — Он перевел взгляд на меня и сам же ответил. — В мастерских у консуля нашего… Тьфу, язык сломаешь! — Тут боярин демонстративно развел руки в стороны. — Здесь и объяснять никому ничего не надо. Чья прибыль, тот за это и радеет!

Бояре дружно загалдели, перекрикивая друг друга, и я сильно напрягся. Куда клонит выскочка Якунов мне понятно, как и то, что ничего им сейчас не объяснишь, сколько не повторяй прописные истины. Растолковать хоть что-то людям, не видевшим монгольской конницы в деле, практически невозможно. Поэтому я решил действовать старым уже неоднократно проверенным методом.

Встав и потребовав тишины, я обратился непосредственно к Якуну, игнорируя его прихлебателя.

— Вижу, не унимаешься ты, Якун! Все хочешь смуту и недоверие в думе посеять.

Боярин попытался было обиженно вскочить, мол за что неправедную хулу на меня нагоняешь, но я его опередил.

— Не торопись оправдываться, боярин! — Чуть насладившись вспыхнувшим в глазах Якуна гневом, я продолжил. — В том, что не понять тебе замыслов моих, не вина твоя, а беда! Но я не серчаю, а дабы закончить навсегда эти споры и пустые обвинения, предлагаю побиться об заклад.

Собрание тут же затихло и навострило уши. Мгновенно вспыхнувший на лицах бояр интерес в очередной раз подтвердил, что русский народ азартен до крайности.

Выждав паузу и накалив интерес, я продолжил.

— Раз уважаемый Якун Зубромич говорит, что в моих задумках нет никакого смысла, то я предлагаю ему это доказать на деле. — Впиваюсь глазами в лицо боярина, а воздухе уже висит невысказанный общий вопрос «как».

Отвечаю, не давая возможности Якуну вставить хоть слово.

— Да просто! Я выведу всех своих