Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

Соня присвистнула, её глаза загорелись новым пониманием.

— Это же… это просто огромная работа. Масштабная. Нас трое, мы просто не справимся с таким объемом.

— Ну… В партии-то нас не трое. Нас сотни. Мы, конечно, может помочь. Но зачем это все? — вступила Юлия, её взгляд стал гораздо жестче, более аналитическим, словно она пыталась просчитать все риски и выгоды. — Я понимаю поддержку, я понимаю пиар, но такой тотальный охват… Это же не просто создание информационного потока. Это создание целой сети, настоящей структуры. Зачем такая огромная, сложная машина? Чего именно вы хотите добиться?

Я посмотрела ей прямо в глаза, чувствуя, как между нами возникает та самая, невидимая нить понимания, которая связала нас тогда. В моем взгляде не было и тени сомнения, лишь кристальная ясность цели.

— Затем, что нам нужна не просто поддержка. Нам нужна любовь народа. Та самая, искренняя, безоговорочная. Та энергия, которая… — я чуть запнулась, подбирая наиболее точное слово, — … которая способна творить чудеса. Мы будем делать добро. Реальное, ощутимое добро. А добро, как известно, всегда возвращается. И когда оно вернется к вашей партии, ко мне, Юля, его будет достаточно, чтобы изменить очень и очень многое. Навсегда.

* * *

Круговерть, словно внезапно оживший гигантский механизм, затянула нас с головой.

Маховик, который мы так стремительно раскрутили вместе с Юлей и девчонками, набирал бешеную, необузданную скорость. Каждый день превращался в калейдоскоп новых поездок, напряженных встреч, жарких съемок. Мы выезжали в самые, казалось бы, безнадежные, самые горячие точки, которые неустанно находила наша разросшаяся «народная приемная»: в обшарпанные, дырявые подъезды, где запах плесени смешивался с отчаянием. На разбитые дороги, превращающие любую поездку в испытание на прочность. В застывшие, словно во времени, чиновничьи кабинеты, где нам сначала хамили, отмахиваясь, как от назойливых мух, а потом, после моего спокойного, пристального взгляда и тихого, но веского слова, которое, казалось, проникало сквозь офисную тишину, вдруг становились удивительно сговорчивыми и покладистыми.

Я, к своему удивлению, научилась дозировать свою силу, применять ее не как грубую кувалду, а как тонкий, отточенный скальпель, точечно, без надрыва и, что самое важное, без вреда для себя. Это был искусный инструмент, требующий точности и понимания.

И как ни странно, в этой стремительной, захватывающей круговерти рядом со мной все чаще оказывался Александр. Тот самый, с которым мы когда-то снимали наше Большое Кино, которое казалось теперь таким далеким и нереальным. Он словно почуял ветер перемен, эту новую, бурлящую энергию, и примчался прямиком в эпицентр бури, чтобы принять в ней участие.

Сначала он просто позванивал, интересовался, как идут дела, как продвигается наша новая, амбициозная инициатива. Потом начал приезжать в гости, привозя с собой коробки с едой и новую порцию своего фирменного, заразительного оптимизма. А затем и вовсе начал напрашиваться составить нам компанию на выездах.

«Вам же нужна качественная картинка, — говорил он, и в его глазах, всегда таких живых и проницательных, читалось нечто большее, чем просто профессиональное рвение. — А я знаю, как выжать из любой ситуации максимум, как показать её так, чтобы затронуть самые глубины души».

И он был абсолютно прав. Его творческое видение, его колоссальный опыт в мире кинематографа, стали для нас не просто подспорьем, а настоящим подарком судьбы. Он мог одним кадром, одним, казалось бы, случайным движением камеры, одной фразой, филигранно вмонтированной в финальный ролик, передать всю гамму чувств — всю боль, всю робкую надежду или всеобъемлющую ярость, заключенные в каждой истории.

Он помогал монтировать наши ролики, превращая их из простых репортажей о проблемах в настоящие маленькие художественные зарисовки, которые, без сомнения, брали за душу, вызывали слезы или, наоборот, искренний смех и радость.

И в это время мы проводили часы напролет вместе… В дороге, в подготовках, во взятии на абордаж чиновничьих кабинетов.

Мы много и с огромным интересом общались. О жизни, о кино, о планах на будущее, о том, какой мы хотим видеть эту новую реальность, которую мы пытались строить. Он был невероятно умным, ироничным, тонко чувствующим человеком.

Но черты он не переступал, держался с подкупающим, почти старомодным уважением, словно зная, где проходит граница.

А во мне тем временем просыпалось что-то давно забытое, что-то, что я считала навсегда погребенным под слоями пережитого. Это чувство — легкое, приятное головокружение, тихое очарование человеком, робкая, едва заметная влюбленность и искреннее восхищение.

Чувство, словно из далекого, безмятежного детства, где все было просто, понятно и по-настоящему искренне. Да, там было хорошо, душевно, но это было так давно, что начало казаться сном, почти неправдой.

С Сашей все складывалось иначе. Это было не призрачное воспоминание, а реальность. Оно было здесь и сейчас. Живое, теплое, настоящее, осязаемое.

И эта новая, хрупкая радость, словно нежный цветок, пробивающийся сквозь асфальт, постоянно отравлялась одной горькой мыслью, которая терзала меня по ночам, не давая покоя. Я смотрела на него, на его увлеченное, вдохновенное лицо в мягком свете монитора, когда он монтировал очередной ролик, и думала: ему была уготована другая судьба. В той, исходной реальности, где не было меня, этой Ани, которая внезапно появилась и изменила все, все могло сложиться совершенно иначе. Он был бы счастлив с другой, той, кто был создан для него, а не втянут в водоворот моих собственных, зачастую эгоистичных, желаний. А я… я, такая наглая и, возможно, даже грязная в своих методах, влезла в его жизнь, переписала его будущее ради своего собственного, пусть и такого желанного, счастья.

Но так хотелось жить. Жить по-настоящему, полной жизнью. Жить в этом молодом, сильном теле, в этом, пусть и таком несовершенном, но таком ярком, таком беззаботном и таком реальном мире. Дышать полной грудью, вдыхая все его краски. Чувствовать. Любить.

И когда он смотрел на меня своим спокойным, понимающим взглядом, словно видя все мои сомнения и страхи, но принимая меня такой, какая я есть, вся эта горечь, весь этот самобичевательный холод отступал, оставляя лишь одно жгучее, простое, всепоглощающее желание — чтобы этот момент, эта удивительная круговерть событий, это странное, чудесное, хрупкое счастье длилось как можно дольше.

Чтобы оно не заканчивалось. Не сейчас…

Глава 34

Наш канал на YouTube не просто процветал — он бушевал, как лесной пожар, разнесенный сухим ветром народного гнева. Сарафанное