Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

Он положил трубку и повернулся ко мне, сияя, как лампочка.

— Готово, Анна Владимировна! Всё в порядке! Поедемте к Игорю Семеновичу. Он нас уже ждет. — Александр Петрович произнес эти слова не просто с горячностью, а с каким-то внезапным, почти юношеским остервенением, словно сбросив многолетний груз. Он в одно мгновение оказался на ногах, его тело, до этого словно скованное условностями, теперь излучало невероятную энергию. — Мы к нему поедем! Мой автомобиль находится на стоянке. Идемте, Анна Владимировна, каждая минута на счету!

Вся его прежняя, монументальная бюрократическая непоколебимость, казалось, испарилась без следа, словно мираж в пустыне. На ее месте возникла странная, почти нелепая для его статуса, юношеская торопливость, желание действовать без промедления.

Это немного пугало. Я всю дорогу озиралась по сторонам, молясь, чтобы мы не встретили никого из преподавательского состава и нашего ректора не уличили в приеме каких-нибудь запрещенных препаратов.

Дорога в медицинский университет, под аккомпанемент лихого вождения Александра Петровича, превратилась для меня в настоящее испытание на прочность. Он, не отрывая глаз от стремительно мелькающего за окном пейзажа, с таким неудержимым, почти экзальтированным пылом распевал мне дифирамбы, что я чувствовала, как краснею до корней волос. Будто я была не просто студенткой, а каким-то великим открытием, нобелевским лауреатом, которого он, Александр Петрович, лично выявил и вывел в свет.

— Вы знаете, я сразу увидел в вас этот блеск! — восклицал он, лихо обгоняя очередной медлительный троллейбус, отчего мой пульс учащался не только от его слов, но и от скорости. — Вы станете великолепным врачом! Я это чувствую, всем сердцем чувствую! Вы совершите великие открытия, вы прославитесь на весь мир! Наш… то есть, ваш медицинский институт будет вами безмерно гордиться!

Я сидела на пассажирском сиденье, машинально сжимая папку с документами, и нервничала. Человеческое сознание настолько тонкое и хрупкое, что лишний раз страшно даже тончайше на него воздействовать.

Внутри меня помимо смущения, нарастала тихая, холодная тревога. Я смотрела на его сияющее, оживленное лицо, на блеск в глазах, и одна мысль неустанно повторялась: «Не сломала ли я его совсем? Это же ненормально. Это… неправильно». Меня охватило такое сильное сомнение, что я почти готова была попросить его повернуть назад. Может, лучше все отменить? Самостоятельно подготовиться, почитать, повторить этот чертов материал. Благо, никаких дурацких ЕГЭ еще не было, экзамены сейчас сдавали по-человечески — устно и письменно, требуя глубоких знаний, а не просто умения угадывать ответы.

Это было бы честно. Но время… Оно утекало сквозь пальцы…

Но было уже поздно. Мы резко затормозили перед внушительным, старинным зданием медицинского университета, его кирпичные стены монументально внушали доверие и спокойствие.

И как только мы переступили порог, началось нечто поистине сюрреалистичное, выходящее за грани привычной реальности. Мы шли по гулким коридорам не как обычные посетители, а словно как самая высокая, самая ответственная правительственная делегация, за которой закреплен особый статус. Александр Петрович шел впереди, высоко подняв голову, его взгляд был устремлен куда-то вдаль, в то светлое, сияющее будущее, которое он так яростно и необратимо уготовил для меня. Он, казалось, не видел ничего вокруг: ни удивленных, изучающих взглядов студентов, ни растерянной, пытавшейся нас остановить пожилой консьержки.

— Александр Петрович, у вас пропуск? Ректор вас ждет? — почти бегом следуя за нами, задыхаясь, пыталась до него достучаться пожилая женщина, чье лицо выражало полное недоумение.

Но он словно не слышал ее. Он гордо, почти торжественно вышагивал к своей цели — кабинету ректора, к тому, кто должен был поставить финальную точку в этом стремительном действии.

Я, сгорая от жгучего стыда и пытаясь хотя бы извиняюще, растерянно улыбнуться провожающим нас взглядам, еле поспевала за его широкими, решительными шагами. Он был полностью поглощен одной-единственной мыслью — устроить мое будущее, сделать его безоблачным. И остановить это стремительное, сюрреалистичное шествие, которое я сама же и запустила, было уже невозможно.

Кабинет ректора медицинского университета был просторнее, чем у Зайцева, и пах иначе — смесью стерильности и неоспоримой, удушающей власти. Здесь воздух казался тяжелее, пропитанным не только тонким запахом лекарств, но и негласными правилами, которые диктовали, кто здесь хозяин.

Игорь Семенович, мужчина внушительных размеров, с цепким, проницательным взглядом, напоминающим взгляд хищника, высматривающего добычу, смотрел на нас с явным, неприкрытым недоверием, которое читалось в каждой черточке его сурового лица.

— Саш, ты в своем уме? — проворчал он, бросив на меня косой, оценивающий взгляд, словно я была каким-то экзотическим экспонатом. — Перевод из Педа? Без экзаменов? Ты хоть понимаешь, какая это…

— Игорь, — мягко, но властно перебил его Зайцев. В его голосе все еще звучали те самые, насаженные мной отголоски внушения, придавая его словам особую убедительность. — Посмотри на нее. Внимательно. По-настоящему внимательно.

И снова я применила свою силу. На этот раз — с несравнимо большей тонкостью, с ювелирной аккуратностью. Я не ломала его волю, не пыталась насильно заставить принять решение. Нет. Я лишь… подсказывала ей правильный путь. Я вкладывала в его сознание не грубые образы, а тонкие, многогранные картины: не просто очередной студентки, жаждущей перемен, а будущего блестящего врача, светила медицины, человека, чье место — именно здесь, в этих стенах, среди этих колб и скальпелей. Я рисовала ему в воображении свой триумф, успех, неподдельную преданность профессии.

Игорь Семенович замолчал. Его взгляд, который секунду назад был острым и полным скепсиса, вдруг затуманился, как стекло, запотевшее от резкой смены температуры. А затем же медленно прояснился, но уже с совершенно иным выражением: в нем читались зарождающийся интерес и, что было еще важнее, одобрение.

— Хм… — произнес он задумчиво, словно пробуя меня на вкус, изучая мою реакцию, мою внешнюю невозмутимость. — А лицо, и правда, умное. Решительное. Чувствуется какой-то… потенциал. Да.

— Я готова досдать любые недостающие дисциплины в течение года, — произнесла я, и мои слова прозвучали не как робкая просьба, а как уверенная констатация факта. Факта, который, благодаря моим усилиям, он уже принял как неоспоримую истину.

— Год… хмм… резонно, — протянул Игорь Семенович, и это «год» повисло в воздухе, словно последний барьер, который предстояло преодолеть. Он снова посмотрел на Зайцева, затем, наконец, его взгляд остановился на мне, пристальный, но уже лишенный враждебности. — Знаете… у нас как раз на втором курсе одно бюджетное место освободилось. Студент уехал. По семейным