Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

Люди, уставшие от затяжного безвременья и наглой безнаказанности, хватали их, как спасательный круг. Их глаза, еще помнившие, что такое честь и справедливость, горели праведным огнем, когда они смотрели, как держава, которую они любили, нагло разворовывается по кусочкам.

Естественно, доносы на нас полились полноводной, грязной рекой, подмывая берега нашей шаткой легальности. «Клеветники!», «Экстремисты!», «Агенты влияния!» — трещали по швам папки, переполненные бумагами, летевшими во все мыслимые и немыслимые инстанции. Каждая строчка источала ядовитое зловоние страха и бессильной злобы тех, кого мы задели за живое.

Чтобы не утонуть в этом вале информации, Юля, с присущей ей железной хваткой, развернула отдельный штаб.

Это было бывшее складское помещение, превращенное в кипящий котел энергии и кофеина. Там, под светом тусклых ламп, в окружении стопок бумаг и гудящих компьютеров, трудились самые амбициозные партийцы-студенты.

Ребята горели идеей, их глаза светились той самой некупленной, неподдельной яростью, которая была куда мощнее любой взятки. Они сортировали, перепроверяли факты, кропали письма, превращая их в неопровержимые досье.

Дела спорились, стены штаба были обклеены картами, фотографиями, вырезками — целой паутиной коррупции, которую мы методично распутывали. Запах свежей типографской краски и дешевого кофе 3 в 1 стали постоянными спутниками наших бессонных ночей.

На выезды «с комиссией» мы отправлялись чуть ли не каждый день, порой в режиме нон-стоп, пересекая десятки километров по разбитым дорогам.

Аварийные дома, чьи стены дышали на ладан, грозя похоронить под собой жильцов. Деревни, отрезанные от цивилизации зимой из-за разбитой дороги, где скорая просто не могла проехать. Детские дома, где сироты доедали черствый хлеб, пока деньги на их питание оседали в лоснящихся карманах директоров. Это была мелкая, но въедливая, укоренившаяся коррупция, на которую у «больших» чинов никогда не доходили руки, или, что вернее, не было интереса.

Мое чутье, отточенное в столкновениях с куда более серьезными угрозами, не подводило ни разу. Оно звенело в висках, предвкушая гниль, чувствуя ложь за сотню шагов.

Я била в цель безошибочно и бескомпромиссно.

Взгляд, фиксирующий малейшее подергивание уголка губ или бегающий взгляд, пара фраз, тихое, но неумолимое давление воли — невидимые нити, которыми я оплетала свою жертву.

И вот уже чиновник, пятясь от камеры, с блестящим от пота лбом, сам признавался в том, в чем еще минуту назад клялся и божился, дрожащим голосом выдавая детали преступления.

Мои слова, казалось, проникали прямо в их подсознание, вытаскивая наружу все то, что они так тщательно прятали. Это было похоже на гипноз, но без единого движения рук, лишь с силой воли и невидимого влияния.

Уж не знаю, так ли надо было использовать ту силу, что мне доверили свыше… был ли этот путь — пусть и во благо, — тем, для чего она была дана? Я не знала.

Каждый раз, когда я чувствовала, как чужая воля изгибается и ломается под моей, внутри меня шевелилось нечто холодное, почти отвращение. Но ничего иного изобрести мне не хватило ни сил, ни связей, ни времени. Это был единственный рычаг, который у меня был, чтобы сдвинуть с мертвой точки хоть что-то в этом болоте.

И волна пошла. Наш канал гудел, как раскаленный улей, от количества просмотров, лайков и яростных, порой нецензурных, но таких искренних комментариев.

Мы не просто показывали проблемы — мы добивались их решения, в буквальном смысле заставляя винтики государственной машины шевелиться. И люди это видели. Они верили нам, как последней инстанции, как голосу правды в оглушительной тишине обмана. Их благодарность чувствовалась физически, это было мощное, поддерживающее меня течение.

Несколько раз на нас пытались давить, выкатывая официальные требования удалить «порочащие» ролики. В ход шли угрозы судами, проверки, намеки на «серьезных людей». Но против наших досье — выверенных, подкрепленных документами, свидетельскими показаниями, собранными студентами, и, что главное, неопровержимой правдой, вырванной у самих виновников, — их жалкие отмазки выглядели как детский лепет. Наши доказательства были на порядок тяжелее, наши факты — непробиваемы.

Наша правда была тяжелее их лжи, она давила их своей массой.

Мы побеждали.

С каждым днем, с каждым новым роликом, с каждой отставкой проворовавшегося чиновника. Но с каждой такой маленькой победой во мне росла тревога, подкрадываясь, как хищник в ночи.

Я играла с огнем, используя свою силу как универсальный ключ. И где-то в глубине души, в самом дальнем уголке сознания, зрело навязчивое предчувствие, что рано или поздно этот ключ сломается в замке, или того хуже — отопрет дверь, за которой окажется нечто, с чем я уже не справлюсь.

Зловещая тень этого предчувствия ложилась на меня, заставляя вздрагивать от каждого телефонного звонка и оглядываться в подъезде. Игра становилась всё опаснее, и я чувствовала, что ставки растут.

Однажды это произошло.

Мы копнули слишком глубоко. Наша студенческая армия под началом Юли разворошила осиное гнездо, вскрыв схему такого масштаба, что она тянулась нитями прямиком к очень высокому чиновнику, чье имя мелькало в федеральных новостях чаще, чем лица популярных актеров.

Это было дело о хищении средств, предназначенных для строительства целого нового района, с подставными фирмами, откатами и подкупом на всех уровнях. Мы были осторожны, до одури выверяли каждый факт, перепроверяли каждую цифру, каждую подпись.

Но масштаб коррупции был таким чудовищным, что волей-неволей пришлось вскрывать и его личную, прямую заинтересованность. Каждый новый вскрытый документ заставлял нас затаить дыхание, понимая, с какой махиной мы связались.

Юля, бледная от недосыпа, шептала: «Ань, мы точно готовы к этому?». Моя собственная уверенность начинала давать трещины.

В итоге, в один прекрасный день, когда я выходила из подъезда, на ходу пытаясь застегнуть воротник пальто (весна выдалась обманчиво теплой), у тротуара плавно, почти бесшумно остановилась длинная черная машина с наглухо тонированными стеклами.

Моментально замерли птицы на проводах, стих шум города, или это только мне так показалось? Из машины вышли двое — не вчерашние громилы с битами, а люди в строгих, безупречно сшитых костюмах, с бесстрастными, профессиональными лицами, словно вырезанными из камня. В их движениях не было агрессии или угрозы. От них веяло нечто куда более пугающим — холодной, абсолютной неизбежностью. Они не кричали, не хватали, были вежливы. Но от их многообещающих взглядов стыла кровь.

— Анна Владимировна Котова? — Голос одного был низким, спокойным, не оставляющим места для сомнений. — Вас просят пройти с нами.

Мое внутреннее чутье, та самая сила, что служила мне компасом, на удивление, не сигнализировала об опасности. Ни единой вибрации