Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин

Назавтра выяснилось, зря я это сделал.

* * *

Недобрые предчувствия возникли у меня сразу же, стоило переступить порог офиса. Шелестели бумаги, шуршала клавиатура, за окном шла утренняя склока воробьёв. Правдоискательница безмолвствовала – победоносно и загадочно. Наконец разомкнула уста.

– Мне вчера звонил муж Людмилы, – скрипуче объявила она.

Шелест, шорох, чириканье – всё смолкло.

– Надо же! Дружка подговорили, чтобы он их отмазал, – как вам такое понравится?

– Дуня! – хрипло сказал я. – Толя Чижик – честнейший человек.

– Как же честнейший, если врёт? Нагло причём!

Умный Лёша помалкивал. А я сорвался:

– Сколько тебе свидетелей надо? Пять? Десять? А вот запросто! Мы с Лёшей спиртное в угловом магазине брали – знакомых полно…

– Знакомых… – хмыкнула она. – Эти уж точно подтвердят!

– И продавщицы подтвердят! Они нас там в лицо знают!

– Да я думаю…

– И было это перед самым закрытием! Как бы мы оттуда до твоей дачи добирались? Среди ночи! Тридцать километров от города…

– Вы же не знаете, где моя дача находится, – с холодным презрением напомнила она.

– Тогда – не знали! Теперь – знаем!

– Ой!.. – внезапно сказала Лина Эльбрусовна и с ошеломлённым видом взялась кончиками пальцев за крылья своего сайгачьего носа. Влажные, чуть выпуклые глаза – выразительны как никогда.

Все повернулись к ней.

– Дуня… – виновато и растерянно призналась она. – А ведь они правду говорят. Я тоже в субботу видела, как они из этого магазина выходили… С покупками… В десятом часу…

Лина Эльбрусовна осеклась, но было поздно. Правдоискательница смотрела на неё с укоризной.

– Значит, и тебя уже обработать успели, – горестно подбила она итог. – Ну, Лина… От кого от кого, а уж от…

Всё-таки удивительное это изобретение – сотовый телефон. Сколько раз он выручал меня в трудные мгновения! Выручил и на этот раз. Услышав знакомую мелодию, сопровождаемую биением в нагрудном кармане, я извинился и поспешно вышел в коридор, чем спасся от грядущей разборки. Зато нарвался на другую. Звонил Толя Чижик, и был он близок к истерике.

– Да идите вы все! – захлёбываясь, кричал этот честнейший человек. – С вашими львами, с вашими… Людка вернулась – разговаривать со мной не хочет!

– Дунька стукнула? – упавшим голосом спросил я.

– А то кто же! Алиби им подавай!

– Господи, что же делать? – проскулил я.

– Что делать, что делать!.. К Голокосту обратись – прошлое он уже наблюдать научился! – жёлчно посоветовал Толик.

* * *

Избитая фраза «В каждой шутке есть доля шутки» кажется мне излишне заболтанной и нуждается в сокращении. «В каждой шутке есть доля» – так, на мой взгляд, куда короче и точнее.

Доля ты наша, доля…

Дверь нам открыл Ефим Голокост собственной персоной. Описывать подробно внешность самородка, думаю, не стоит – сами, чай, не раз по телевизору видели. Типичный выходец из Ура халдейского. Правда, был он на сей раз чем-то сильно встревожен: глаза выпучены, шевелюра дыбом, седеющая борода торчит клочками. Но это даже придавало ему импозантности: учёный-безумец в чистом виде. Или – бери выше! – кто-то из малых пророков.

– Ну я же сказал! – с болью в голосе произнёс он. – К вечеру всё демонтирую…

– Добрый вечер, Ефим Григорьевич…

– Ну хорошо! – вскричал он. – Не к вечеру – к ночи…

– Да мы, собственно…

Взгляд его перекочевал с каменного лица Дуни Дуевой на интеллигентного очкастого Лёшу.

– А! – с облегчением сказал Голокост. – Так вы не из полиции?

– Нет.

– Тогда пошли вон!

– Ефи-им Григорьич!..

Голокост был неумолим. Я хочу сказать, был бы неумолим, не прихвати мы с собой Дуню. Поначалу она собиралась хранить гордое молчание, но, услышав незаслуженное «пошли вон»…

Короче говоря, наш асфальтовый каток медленно развёл пары и двинулся на гениального изобретателя. В течение следующих пяти минут создатель хроноскопа только извинялся и оправдывался, выдавая с перепугу такое, что нам и не снилось. Оказывается, сегодня утром к Голокосту заявилась полиция. Странно, что она не сделала этого раньше.

– Правда, – говорят, – прошлое видишь?

– Правда.

– Дай, – говорят, – посмотреть, кто племянника мэра замочил.

Дал. Посмотрели. Ужаснулись.

– Слышь, – говорят, – мужик! Если не хочешь неприятностей, демонтируй на фиг этот свой прибор – и чтоб никому ни словечка. Всё понял?

Голокост был понятлив от природы. Заверил, будто сегодня же всё демонтирует, а сам, как это свойственно высоким натурам, предался отчаянию.

Дальше ему оправдываться перед нами не пришлось: Дуню Дуеву развернуло на новую цель – и полетели на головы коррумпированных стражей порядка обвинение за обвинением, сопровождаемые точными указаниями, что надо сделать и в какие инстанции обратиться. Вплоть до канцелярии президента.

Зачарованный гневным Дуниным занудством, Ефим Григорьевич слушал её с приоткрытым ртом. Было в ней, было всегда нечто гипнотическое.

Словом, когда мы изложили нашу просьбу, он беспрекословно провёл нас в свою скинию, где полез под кровать, извлёк оттуда бог весть что, два крупных неопрятных кристалла, этакие, знаете, урим и туммим, каковые и подключил к ноутбуку. Кажется, мы с Толиком ошибались, да и Лёша был не прав – насчёт Голокоста. Судя по тому, что замелькало на мониторе, никакой он не жулик и уж тем более не псих. Ну разве что чуточку, как и подобает гению.

* * *

Однако вскоре чувство благоговения, с которым я следил за священнодействиями нашего знаменитого земляка, переросло в оторопь, а затем и в панику. Выходит, впервые в жизни по телевизору сказали правду… Опасливо наблюдал я со стороны, как выдающийся человек, следуя подсказкам Дуни Дуевой, определяется с координатами на местности – елозит «мышкой» по всему дачному посёлку. Не по какой-нибудь там компьютерной графике – по живому елозит! Кошмар: радиус действия хроноскопа был даже больше тридцати километров, на которые отстояла от города Дунина дача.

Полезли пугающие мысли о дальнейшей судьбе человечества. Видеть прошлое… Но это же страшно! Этого нельзя делать! Оставьте нам хоть что-нибудь тайное, Ефим Григорьевич, не выворачивайте нас наизнанку… Упаси боже, запустят ваш хроноскоп в производство, станет он обычной бытовой электроникой вроде компьютера – и… Тамарка со мной точно разведётся. А уж о судьбе Толи Чижика и помыслить жутко…

Права полиция! Слышь, мужик! Демонтируй! И чем быстрее, тем лучше… Хотя нет! (Я взял себя в руки.) Сначала пусть покажет, кто нас с Лёшей подставил, а там уже…

Тем временем выбрали точку наблюдения – аккурат напротив буржуинских ворот впритирку к противоположному забору. Изображение было зеленоватое, мерцающее, ночное, иногда разрываемое помехами неизвестного происхождения. Но гениталии обоих львов чернели весьма отчётливо.

К счастью, взгляд мой упал на заранее торжествующую Дуню – и панические мысли схлынули. Пододвинулся поближе к экрану.