Фантастика 2025-68 - Алексей Владимирович Калинин

— Проныра, вот ты о чем мечтаешь? — спросила она голосом умирающего лебедя.

— О мире во всем мире, — не задумываясь ответил я и живо заработал ложкой.

— Я серьезно спрашиваю.

— Ну и я серьезно.

— Хорошо, тогда так. Что бы ты сейчас съел?

— Большой баскет острых соевых наггетсов с соусом терияки из «Трехлапой жабы».

— Что еще за «Жаба» такая?

— Сеть кафешек. Меню с уклоном в Азию, хорошая кухня, разумные цены. У них на логотипе изображена огромная жаба с тремя лапами и золотой стрелой в зубах.

— В первый раз о них слышу.

Ксюха поднесла к глазам сморщенные ладони и стала их разглядывать, как будто видела впервые.

— Я ведь когда-то неплохо зарабатывала, могла себе позволить дорогие органические продукты. Овощи и фрукты круглый год, нежнейшая вырезка, творожок, ягоды, специи... — после небольшой паузы заговорила она снова. — И готовила я отлично. А знаешь, что главное в готовке? Думаешь, мастерство повара? Нет. Главное в готовке — качество продуктов. Есть еще такое выражение: «Была бы курочка — приготовит и дурочка». А курочка у меня не переводилась. И индюшка. И перепелка. Но больше всего я любила макароны по-флотски. А рецепт у этого вкусного блюда самый простой, испортить невозможно. На сковороде обжариваем лук, кладем фарш, тушим до готовности. Потом насыпаем туда сухих макарон, наливаем доверху воды и накрываем крышкой. Через десять минут пища богов готова! Весь процесс занимает полчаса. Этот же фокус работает с гречкой. И главное — бортики у сковороды должны быть высокими!

Я посмотрел в свою шлемку, на дне которой еще оставалась размазня, и вздохнул. А Ксюха все говорила и говорила:

— Знаешь, в детстве я плохо и мало ела. У меня даже прозвище было — «Принцесса-плохоешка». Мама вся испереживалась, водила меня по врачам, а они только руками разводили. Что она только не готовила, как только не изощрялась! Морсы из ягод, компоты, десерты из манго и ананасов, пироги всякие — а я ни в какую. «Не буду!», и все. Я тогда целыми днями пропадала на «Острове». Играл в «Остров»?

— Не доводилось.

— Эх, мне бы сейчас самый простенький нимб да шестую версию «Острова», я бы тебя мигом на эту игрушку подсадила! — сказала Ксюха и добавила с сожалением. — А нету. Есть только приставка — древняя, как мамонт, а из игр одни стрелялки и гоночки. Живем как в пещере.

— Что еще за нимб такой? — поинтересовался я.

— Ну ты и ламер! Нимб — это нейроинтерфейс. Такой, в виде обруча, — она обвела пальцами вокруг головы. — А ты подумал, что я говорю про эти светящиеся ангельские штуки? Не, я еще не настолько сбрендила. А вот ты точно сбрендил, если ни разу в жизни не играл в «Остров». Это просто нереальная игрушка! Нейроактивная симуляция, воссоздающая жизнь на огромном тропическом острове, полное погружение в виртуальную реальность. Мне до сих пор иногда снится, что я играю. И это прекрасные сны! Кстати, ник моего персонажа на «Острове» был «Королева Незабудка». Звучит глупо, но всяко лучше, чем «Принцесса-плохоешка». А какой ник был у твоего персонажа на «Острове»?

— Никакой. Я же ясно тебе сказал, что не играл в эту игрушку.

— А, точно! Совсем из головы вылетело.

— В нашей пердяевке отродясь таких игр не водилось, — пояснил я, — а первый компьютер, подключенный к Энергонету, я увидел только в старших классах. Он был такой старый, что, глядя на него, наворачивались слезы.

— А как ты развлекался в детстве?

— Просто пытался выжить.

— А у меня было счастливое детство, приятно вспомнить.

— Поздравляю.

— Охотно бы вернулась в ту пору. Отъелась бы вволю. Была Принцесса-плохоешка, а стала Принцесса-обжорка! Вот бы мама обрадовалась таким переменам! На завтрак она часто варила мне овсяную кашу. Вот бы мне сейчас эту кашу! Но тогда я ее терпеть не могла. Чего только не придумывала, чтобы ее не есть. Говорила, что от нее у меня живот болит, что тошнит. А еще я не любила тертую морковь... Маме я врала, что от морковки у меня все чешется... — сказав это, Ксюха впилась в меня вопросительным взглядом. — Кстати, а тебя почесуха не беспокоит?

Я насторожился:

— Вроде нет.

— А у меня в последнее время все тело чешется. Просто жесть какая-то. Целый день чешу, чешу, и нет этому ни конца ни края. Вот, посмотри.

Она показала мне свои руки, сплошь покрытые красными язвочками и царапинами.

— Ты бы в лазарет, что ли, сходила, — поморщился я.

— Да ходила я к этой... вашей медичке, — последнее слово было сказано с нескрываемым презрением. — Она сказала, что это у меня на нервной почве, посоветовала поменьше волноваться и воздержаться от чесания. Говорит, «заразу можешь занести». Прописала оксолиновую мазь и успокоительные капли. Мне от этого ее лечения только хуже стало — зуд усилился и жжение появилось. Тоже мне медик. И откуда их таких берут? Из ветеринарной академии, наверное. У нее ж на лбу написано — «коновалша».

— Да брось ты, Мира отличный фельдшер.

— Будь моя воля, я бы не доверила этому так называемому фельдшеру и кукол лечить! — выпалила Ксюха и тихо выругалась. — Мелкая prostituitino*!

Несмотря на давность отсидки, в разговоре у Ксюхи нет-нет да проскальзывала тюремная брань, по-другому называемая ратолингвой, которая почти полностью базировалась на языке эсперанто — дальнем родственнике космолингвы. Она появилась, когда в казематах Системы был введен запрет на сквернословие. Арестантов строго карали даже за безобидные ругательства, не говоря уже о матерках. Нарушителей сажали в карцер, а самым ярым матерщинникам увеличивали сроки. Замечу, кстати, что многие из этих ругательств в переводе на космолингву были довольно-таки безобидными, но время добавило им крепости и остроты. Вне тюремных стен ратолингву можно было услышать разве что от бывших сидельцев и разного рода люмпенов. Но я знавал и вполне приличных людей, которые не брезговали столь грязными словечками.

Я сказал Ксюхе, что от зуда еще хорошо помогает солидол, но она только отмахнулась:

— Мазала и солидолом. Не помогло.

Она вдруг задумалась и замолчала. Но ненадолго.

— Я вот думаю, что чужаки специально занесли мне эту инфекцию во время опытов... — тихо сказала она.