"Фантастика 2025-24". Компиляция. Книги 1-28 - Владимир Мухин

то ли в покоях родителей, то ли в кабинете отца, негромко поскрипывал пол, а со стороны большой гостиной изредка слышался тихий шепот. Зато на третьем посторонних не было. Поэтому я взял с подставки некогда любимую дайру[9], ослабил нижний колок и осторожно снял с нее самую тонкую струну. Затем нащупал на подставке для оружия деревянный тренировочный нож и засапожником вырезал из него рукояти для проволочной удавки…

Бесшумно передвигаться по дому я научился лет в пять. Ибо уже тогда до безумия хотел стать таким же великим бойцом, как отец. И, подогреваемый его рассказами о тренировках в школе Теней, старательно учился быть неслышимым и незримым. Папа объяснял, как правильно ходить по лестницам и деревянным полам, как прятаться за гобеленами, украшающими стены в некоторых спальнях, в каждой гостиной и в большом зале, придумывал игры, во время которых я мог проявить нарабатываемые навыки — говоря иными словами, всячески поддерживал любые мои начинания. А еще учил думать и запоминать. Важное, не очень важное и то, что на первый взгляд никогда не пригодится. В результате годам к восьми я точно знал, что дверь в мою спальню не скрипнет, если ее чуточку приподнять стопой. Что пробираться в дом через окно отцовского кабинета и окна покоев родителей бессмысленно, ибо они намеренно сделаны «поющими» и «заедают». Что наступать на гвозди лестницы, ведущей с первого этажа на второй, не стоит: ступени подадутся вниз на добрую пядь, и в стопу воткнутся остро заточенные штыри, обычно прячущиеся под «шляпками» из подкрашенного воска. Поэтому с третьего на второй этаж я спустился абсолютно бесшумно. И ни разу не задумался, куда ставить ногу. Да и по коридору пролетел приблизительно так же. К большой гостиной, чтобы через щель между дверью и косяком посмотреть, кто и чем там занимается. Ну, и подтвердить или опровергнуть свои догадки.

Подтвердил. Ибо там действительно терпеливо ждали. Вероятнее всего, именно меня — один из двух ожидающих стоял у окна и, не шевелясь, смотрел во двор в щелочку между тяжелой шторой и стеной. Стоял правильно — не спиной ко мне, а вполоборота, прижавшись плечом к гобелену и постоянно касаясь правой ладонью рукояти короткого меча. Второй нашелся на диване, стоящем под парадным портретом отца. Лениво поигрывая кинжалом, ни на миг не отводил взгляда от дверного проема. Что самое неприятное, и этот держался правильно. То есть, был готов при любой неожиданности оказаться на ногах и ударить. Или уйти в перекат, выводящий в атаку. А вот цвет их волос и стати[10] этой парочки заставили задуматься: ну нечего было делать в моем доме чистокровным хейзеррцам аж через три с лишним года после гибели матери и через два после того, как я взял жизнями за ее жизнь!

Ломать себе голову над этим вопросом я не стал, резонно рассудив, что смогу выяснить причину чуть позже у того, кого оставлю живым и вдумчиво допрошу. Поэтому, спокойно повернувшись спиной к большой гостиной, заскользил по «тихим» половицам в сторону папиного кабинета.

В шаге от двери остановился, так как услышал скрежет, знакомый с детства. И кровожадно усмехнулся — тот, кто искал сокровища в полой ножке кресла, терял время впустую: даже в лучшие времена папа хранил в ней всего по одному медному копью[11]. Дабы в случае успешного «проникновения с ограблением» я смог гордо купить себе леденец на «честно украденные» деньги.

Вор оказался обидчив — обнаружив, что в тайнике нет даже завалящего векселя или долговой расписки, грязно выругался. Само собой, тихим шепотом. Потом отставил в сторону кресло и продолжил обыск: приподнял диван и, вероятнее всего, заглянул под него, простучал все четыре его ножки и переместился к книжному шкафу, вероятнее всего, решив проверить, не храню ли я векселя между томами или их страницами.

Я их не хранил. Ни между томами, ни между страницами. Ибо векселей у меня никогда не было. Но сообщать твари, проникшей в мой дом, об этом прискорбном факте я не собирался. А вот воздать сторицей за вторжение и кровь близких планировал. Поэтому стоял за створкой двери и ждал, пока он доберется до фолиантов по тактике.

Лежащими в самом правом углу шкафа тремя тяжеленными томами я заинтересовался лет в семь. Приволок табурет, взобрался на него с ногами и не смог приподнять даже самый верхний. Года через два вес был взят. Но, поворачиваясь слева направо (а по-другому снять огромную книгу с полки не представлялось возможным, ибо за спиной находился отцовский стол, а слева — стена), не удержал равновесие, и чуть было не уронил тяжеленный фолиант на пол. За что был наказан. Потом я, конечно же, прочитал все три, от корки до корки и не один раз. Но все, что связано с процессом перемещения их на стол, знал, как собственное имя. Поэтому, услышав характерный треск половицы под левой ногой вора, тут же скользнул в кабинет, в три длинных шага перетек в правый дальний угол и, накинув струну на шею вцепившегося в книгу коротышки, отработанным движением рванул ручки на себя…

…Выйдя в коридор, я плотно прикрыл дверь, чтобы запах свежепролитой крови не распространялся по дому как можно дольше. Постоял у двери в покои родителей, убедился, что там никого нет, и точно так же проверил свои покои. А вот у двери в комнату Майры замер, так как услышал знакомое сопение с присвистом — изуродованный нос девушки навсегда лишил ее возможности нормально дышать.

Сопела она размеренно и спокойно, поэтому я потянул на себя дверь без каких-либо колебаний. Тут же мысленно отметил, что ключница затаила дыхание, скользнул в комнату, неплотно прикрыл за собой створку и еле слышно прошептал:

— Не бойся, это я…

С «не бойся», пожалуй, поторопился — ритм дыхания девушки тут же вернулся в норму. Мало того, вместо того чтобы дергаться или изображать радость как-нибудь еще, она даже и не подумала шевелиться. Хотя лежала связанной по-шартски — на животе и сильно прогнувшись в пояснице из-за стянутых вместе рук и ног.

У меня потемнело в глазах от желания немедленно вернуться в большой зал и воздать хейзеррцам болью за боль. Но я его переборол, опустился на колени рядом с ключницей, очень осторожно ощупал ее плечи и облегченно перевел дух, обнаружив, что суставы на месте!

— Когда я перережу веревки и вытащу кляп, не вертись и не пытайся говорить. Поняла? — склонившись так, чтобы коснуться губами ее уха, приказал я.