Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

Он нежно и дрожа поцеловал ее, медленно, словно во время восхода солнца. Элия почувствовала, как слезы катятся под ее пальцами, которыми она держала его лицо, а потом он грубо отстранился, и на его языке застыло яростное проклятие. Он потер глаза. Царапина на предплечье сверкнула свежей кровью.

– Бан, я знаю, что ты сделал. Я знаю, кто ты такой. У меня нет ненависти к этому.

– Я тот, кем себя сделал, – ответил он.

Щеки Элии оставались горячими. Ее тело тоже ощущало его. Она была затоплена смущением, желанием, но больше всего – радостью. Элия хотела заставить Бана чувствовать себя лучше. Она хотела, чтобы он увидел то же, что и она, но… она не знала как.

Горе, ярость или любовь: почему у Элии никогда не было нужных слов?

Они бы нашлись у королевы.

Так что она решила сказать:

– Все хотят от меня разного, и этого никогда не бывает достаточно. Мой отец хочет, чтобы я была звездой, только его, и даже не своей собственной; мои сестры требуют, чтобы я подчинялась им или вообще никогда не существовала; Моримарос хочет, чтобы я была его королевой, и Брона с Кайо тоже хотят этого, но для себя! Даже Аифа хочет, чтобы я правила, если это поможет мне находиться в безопасности. Ты единственный, который когда-либо просил меня быть кем-то для себя. Вокруг нас паутина опасности – война, шпионы, герцоги и короли, и даже этот шторм, этот разрушающийся остров – я не знаю, как все это исправить. Я просто знаю, чего я хочу. Я хочу сделать Иннис Лир сильным, помочь возродить землю и корневые воды, и я хочу, чтобы ты поцеловал меня снова и делал так всегда.

– Почему? – его голос дрогнул.

– Потому что я… – ее плечи приподнялись, а голос пропал. – Только так я знаю, что тебе сказать. Нам никогда не нужны были слова.

– Я думаю, ты такая красивая, Элия. Иногда мне больно от этого.

Она не могла слышать подобные слова. Моримарос сказал, что она красивая, мягко и убедительно. С Баном же они словно боролись: эгоистично брали и брали.

Элия закрыла рот и прекратила попытки заговорить. Вместо этого она опять затащила Бана на низкую кровать и села на него. Голова принцессы была на уровне его талии. Она опять расстегнула его штаны. Его мускулистый живот дрожал, руки замерли по бокам. Элия сосредоточилась на работе, а когда расшнуровала штаны, нежно стала стягивать их с его бедер. Ее глаза метнулись, поскольку она не могла смотреть на него целиком.

Губы Бана приоткрылись.

– Элия, – выдохнул он.

– Мы в самом сердце Белого леса. Брона может помочь нам со всем, что нужно.

– Она не идеальный лекарь, – с горечью сказал он. – Я был у нее.

Сморщив нос, Элия ответила:

– Потому что она хотела тебя, Бан! И я хочу, и ты тоже. Я всегда, всегда хотела.

Его плечи задрожали, дыхание стало прерывистым. Элия откинулась на спинку стула на кровати, натягивая длинную рубашку до бедер и держа его взгляд. Вся ее кожа была напряжена и покалывала: ее губы, соски, ягодицы и все влажное тело болело.

– Бан, – произнесла она.

Он сдался, опустившись на колени на край кровати. Элия потянулась к нему, и Бан склонился над ней. Они скатились вместе, и Элия раздвинула бедра, стягивая рубашку, чтобы снять ее самой. Ей пришлось пошевелиться, когда она застряла под ее спиной, скручивая руки, пока рубашка не соскользнула с ее головы, волоча ее волосы. Бан подпирал девушку на четвереньках. Его дыхание было горячим, скользило по ее груди и ребрам.

В тусклом оранжевом свете костра Элия задрожала. Она коснулась груди Бана: шрамы на фоне его кожи были бледны, некоторые – случайные, другие – в явных узорах языка деревьев. Один из них означал его имя, и Элия наклонилась к этому шраму, поцеловала его, потрогала языком, заставляя Бана стонать.

Он почти не двигался, позволяя Элии делать то, что она хотела, и все еще нависая над ней. Каждая часть его тела проснулась и пылала от желания.

Она вспомнила конкретные инструкции Аифы: «Убедись, что ты достаточно влажная, если не от напряжения и похоти, то от слюны или жира, сделай еще что-нибудь. Не забудь об этом, особенно в первый раз. Постарайся расслабиться! Это тебе не слишком свойственно, я знаю. Надеюсь, ты выпьешь немного вина».

О, звезды, а ее подруга всего лишь в соседнем жилище.

Элия вдруг улыбнулась. Бан не улыбнулся в ответ, но его глаза просветлели.

Она коснулась своего живота, а затем погладила волосы на верху ее бедер, на гребне между ними и просунула пальцы между складками, демонстрируя ему.

– Бан, – прошептала девушка, поглаживая его подбородок другой рукой и подталкивая его лицо вниз, чтобы он посмотрел.

Задыхаясь, Бан содрогнулся всем телом и положил на нее руку. При первом прикосновении его пальца к ее нежной плоти Элия захныкала, приподнимая бедра с матраса:

– Бан, – повторила девушка. Еще настойчивее, громче.

Он пошевелился, тяжело дыша, и осторожно, дрожа, они двинулись вместе, сосредоточенные, словно им было неловко это понимать. Ее руки прижались к его ребрам, бедра раздвинулись, и девушка прошептала его имя на языке деревьев.

* * *

В ночь перед тем как остров раскололся, был сильный шторм.

Ветер шатал небо, создавая невероятно высокие грозовые облака, как замки для затерянных земных святых, бросающие черные тени на весь остров, от побережья до побережья. Все живущие в Иннис Лире спрятались, засунув головы под одеяла, или жалкие ютились и дрожали в гнездах, дуплах деревьев.

Те, кто вынуждены были выйти на улицу, делали это со стиснутыми зубами, защищенными, осторожно следуя по известным путям, держась за руки, сопротивляясь свирепому ветру и кося глазами сквозь проливной дождь.

Потерянные цеплялись за все, что могли найти.

Один из них позволил порезать холодными кинжалами дождя его щеки, готовясь к тому, что должно было произойти. Он был рад столь волнующему, беззвездному небу.

Один мчался в страшном исступлении и не чувствовал дождя. Остались только отчаянные, горящие на щеках слезы, и буря тревоги, озаряющая его изнутри.

Один нашел, наконец, баланс, который так долго игнорировал; ветви, протянувшиеся между всем, что он всегда любил. Это не было выбором или судьбой. Это не была буря, или море, или воды корней. Это было только – причем всегда – сердце.

Другой закричал, чтобы звезды раскрылись, проклиная их далекое бессилие. Как они смеют позволять буре, силе природы ослаблять их, заглушать голоса, которыми они должны