Кристина - Мари Сиврэй

Я вошла в магазин и заняла место в очереди к кассе. Передо мной стоял невысокий дедок в старой "Аляске" и поношенной кроличьей шапке-ушанке. Он медленно пододвинулся к кассе, когда очередь продвинулась, и взглянул на прилавок с колбасами, а потом посмотрел на меня. Я увидела его серые мокрые глаза, которые почему-то улыбались, или мне так казалось, но я поняла, что ошиблась. Он вынул из кармана скомканный платок и поднес его к глазам, вытерев слезы. Уже позднее я подумала, что эти слезы могли быть не от собачьего холода, а от чего-то другого.

В магазине было шумно и стояло много охранников, но больше всего мне не понравилось, что они смотрят именно на тех, кто вовсе не заслуживает, чтобы на них так смотрели. Дедок попросил у продавщицы булку хлеба и пачку масла. Она подала и выбила чек, подергиваясь нервно. Дедок вынул из кармана мятые и потемневшие 100 рублей и протянул продавщице, она взяла их и переключилась на меня.

В тот момент я что-то ощутила. Мне вдруг стало неважно, одета ли я хорошо или нет, и неважно, есть ли у меня в кармане такие же 100 рублей или больше, мне почему-то вдруг стало на все плевать. Как будто молния сверху ударила. Я на минуту выпала из окружения, неся торт просто вышла на улицу и пошла дальше. А тот дедок странным образом шел впереди меня, и снег хрустел под его костылем. Он зашел в тот же дом, куда надо было и мне.

Тетя с удовольствием разрезала торт, который я купила. Мы посидели, и она, раздухоренная сладким угощением, завалилась на диван и стала глубоко вздыхать и жаловаться на судьбу. Я села рядом. Она завела беседу о жизни, о том, сколько пришлось на ее долю. Мне было интересно послушать. А потом я вышла из дома и в странных чувствах направилась к себе домой.

В выходные она снова позвонила и пригласила меня. Я засобиралась, но тут ко мне подошел дядя Женя и сказал:

— Кристиночка, не надо, не езди.

Я спросила, почему.

Он ответил:

— Не надо, брось, она за свое ответит перед Богом, а ты ее мучить брось.

— Дядюшка, милый мой, да кто ж ее мучает?

— Кристинка, слышь, ты меня послушай, оставь. Бог ей судья, а ты себе греха заработаешь!

— Да что ты, дядя Жень! Она же сама себя губит. А где Бог-то твой? Долго ждать, пока он сообразит, кого за что наказывать надо. И улыбнулась, закрывая сумочку.

— Кристина-Кристина! Я тебя этому не учил. Откуда ж ты такая?

— Какая, дядя Жень? Какая? — Улыбаясь, спросила я и выбежала из дому.

А на следующий день, собрались с друзьями, гуляли на дне рождения. Поэтому утром я искала подарок, и обегала кучу магазинов. Проходили с подругой и мимо церквушки, там обычно всегда было людно, много нищих на паперти, но в тот день всего одна женщина сидела. Мы, счастливые, насыпали ей мелочи, она сидела молча, не смотря в глаза, но когда ей в ладонь мои монетки посыпались, тогда она резко подняла голову и взглянула на меня, сказав:

— Хорошо, что ты пришла. У тебя и имя такое, Кристина, христианка, верующая. Верить ты должна, верить.

Я улыбнулась:

— Вы меня знаете?

— Зачем же знать, все же на лице написано. — И снова опустила глаза.

Я тоже застыла, думала о чем-то, о словах ее, не понравились они мне, и тут подруга меня за руку дернула, сказала:

— Пошли, ты что?

— Да ничего, как-то странно все это.

— Да! Мало ли что сказала? Они здесь вообще должны сидеть, только добро людям говорить, возле церкви ведь, это я понимаю, если злыдня какая-то где-то подловила, да чушь наплела, а они тут возле церкви — люди другие.

— Вот именно, другие, так зачем же тогда странные вещи наговаривать.

Но потом все образовалось. Я позабыла эту женщину. Днем была на работе, вечером бегала на свидания с любимым другом Виталей. Так и проводила свое время.

Потом дядя Женя уехал в Евпаторию, и я осталась одна. Наставали самые веселые дни — приходила весна. Обычно, когда она приходила, я чувствовала ее сердцем. Друзья никогда не верили, когда я говорила, что чувствую весну, все смеялись и отвечали, что она еще не скоро. Но я никогда не ошибалась. Всегда скидывала с себя шубу и отбрасывала подальше шарф и бежала на улицу. И хоть я и простужалась, и валялась потом в кровати, но всегда точно на следующий день приходило настоящее тепло, которое уже не отступало.

Так было и в этот раз.

Простуда прошла незаметно, хотя и было сложновато. Тут еще дядя Женя телеграмму прислал, что с курорта поедет сразу к брату двоюродному в Калининград. Поэтому раньше лета я его не ждала.

Однажды, когда Виталя ночевал у меня, мне приснился довольно странный сон. Я просто не ожидала, что такое может присниться, да еще и мне, человеку глубоко неверующему, или скорее безразличному в этом смысле. Мне приснился ангел. Хотя я и не знала, как они выглядят, но я почему-то точно поняла, что он был ангел. Он стоял возле кровати и светился, чуть возвышаясь над полом, и меня он совсем не напугал. Он был молчалив, и ни одна мускула на его лице не выдавала его настроения. Я не могла понять, то ли он печален, то ли рад. Но потом он сказал, что покажет мне что-то, что поможет мне, повел меня за собой и остановился. А затем, повернувшись ко мне, протянул на двух руках книжку с золотыми буквами. И исчез. А я продолжила спать.

Утром, когда Виталя проснулся, рассказал мне следующее:

— Ты ночью куда ходила?

— Куда ходила?

— Ты что, уже не помнишь, что ночью вставала?

— Нет. А что, вставала? — Засмеялась я.

— Ага, пошла вперед, короче, руки вытянула. Зашла в кабинет и там стекло разбила от шкафа, вытащила Библию, и легла спать под стол с ней в обнимку.

— Чего ты брешешь? — Захохотала я.

Я ему не поверила, потому что мы обычно друг друга так подкалывали. Но он оставался совершенно серьезен.

— Да что ты не веришь? Я тебя поднял и спать уложил, а вот стекло не убрал, иди, посмотри, если не веришь.

Я скинула одеяло, побежала в кабинет и увидела разбитое стекло возле одного из шкафов. Подошел Виталя и