Мощи святого Леопольда - Борис Вячеславович Конофальский

Ознакомительный фрагмент«Три висельника» ехать. Там добрый трактир для господ. Ни девок, ни ворья не бывает. Это вам по улице и до моста. А там конюшни увидите, конюшни тянутся по всей улице, место купеческое, склады там и кузни, вот там и трактир. Есть где телеги поставить и коней разместить. И сторожа там по ночам бродят, ни о чем волноваться не придется.

Туда солдат и направился. Доехали до моста через грязный ручей, забитый костями да ломаными бочками и телегами. Увидели ряды конюшен и складов, тут было суетно, на улице с трудом разъезжались тяжко груженные телеги, возницы лаялись, грозили друг другу кнутами. Приказчики стояли у складов, отпускали или принимали товары, считались-рядились. Солдат, пропуская телегу с бочками, остановил коня прямо на мостике и глядел на эту картину. Вдруг какой-то охамевший бродяга схватил его коня под уздцы. Солдат не видел лица мерзавца, тот был в широкополой шляпе, да и не требовалось солдату это лицо, он потянул руку за спину, чтобы как следует размахнуться плетью, ожечь подлеца.

А тот поднял голову с черной бородой с проседью и улыбался во весь рот.

– Полегче, брат-солдат, полегче, уж больно скор ты на расправу, – говорил незнакомец.

Волков точно знал его, хотя сначала не мог вспомнить этого человека. Так и замерла рука с плетью.

– Фолькоф, чертов ты болван, ты что, не узнаешь меня? Опусти плеть, позоришь меня, – скалился бродяга.

Вот теперь солдат его узнал. Раньше Игнасио Роха брился не часто, но никогда такой бородой не зарастал.

– Признал я тебя, Игнасио, – сказал солдат, опуская плеть, – местные ребята из нашей роты звали тебя Скарафаджо.

– Чертовы болваны, сукины дети, я думал, ты не вспомнишь мою кличку, – скалился Роха. – А ты, как всегда, на коне, Фолькоф. Два воза добра и холопы, и баба красивая у тебя. Жена, наверное. И конь у тебя хорош необыкновенно, – Роха поглаживал по шее коня, которого Волков забрал у миньона Кранкля, – и у холопов твоих добрые кони. Ты всегда был молодец, Фолькоф, всегда.

– А вот ты что-то не в шелках, Роха, – заметил солдат, глядя на знакомца сверху.

Шляпа старого сослуживца была хоть и модной, но драной, а одежда его оказалась изрядно засалена и грязна.

– В шелках? – Игнасио Роха по кличке Скарафаджо невесело засмеялся и показал солдату правую ногу, вернее то, что от ноги осталось, а осталась от нее только половина, до колена, дальше шла деревяха. – Да уж не в шелках. Видишь? Дела мои дрянь, Фолькоф.

«Наверное, будет просить денег, – подумал солдат, – дам по старой памяти талер, не больше».

Они никогда не были близки, хотя иногда ели из одного котла и спали рядом. Роха прибился к ним, попросился в корпорацию, при осаде Виченцы. Тогда его терция приплыла под стены осажденного города, и они стали лагерем рядом с ротами, в которых служил солдат. Что случилось у Рохи с его земляками, почему он от них сбежал, никто его не спрашивал, просто однажды он пришел и попросил взять его к себе. Старики, и сержанты, и корпорал, поговорили с претендентом и решили, что он окажется полезен корпорации. И не прогадали. Роха был стойкий и сильный. Он был из тех, кто не побежит без причины и придет на помощь, если нужно, но позже, узнав его поближе, люди стали поговаривать, что он вор. Да, пару раз ему это говорили в лицо, но ни разу никто ничего не доказал, с тех пор сослуживцы прозвали его Скарафаджо, то есть таракан. Игнасио не обижался. А сейчас он стоял на мосту, гладил дорогого коня Волкова и успокаивал:

– Не волнуйся, Фолькоф, денег я просить не буду. А вот поговорить мне с тобой надо. У меня к тебе есть дело. Хорошее дело.

«Значит, хочет попросить много денег, раз так говорит», – думал солдат.

– Я еду в «Три висельника», – сказал он, хотя и не очень-то хотел еще раз встретить Игнасио Роху. – Приходи вечером, к ужину. Там и поговорим.

– «Три висельника», – Роха прищурился, – конечно, таким, как ты, богатеям как раз туда. Я приду, брат-солдат. И клянусь Святым Причастием, ты не пожалеешь, что встретил меня.

И тут раздался звонкий девичий крик, да такой, что все, кто был на конюшнях, глянули в сторону кричавшей, а это была Брунхильда:

– Господин мой, долго ли ты будешь болтать с этим бродягой, устали мы. И по нужде нужно нам.

Она стояла на телеге, руки в боки, и все, кто ее видел, любовались ею. А она пристально и с негодованием глядела на солдата.

– Ишь ты, какая у тебя птица – залюбуешься, – восхитился Роха. – Да-а, ты всегда был ловкачом и пронырой, Фолькоф.

– К ужину, в трактире, – сухо повторил солдат и тронул коня.

Город Ланн – это вам не Рютте. Дородный трактирщик был одет в добрую одежду, причесан и чист. Он улыбался, называя стоимость постоя. А вот Волков вовсе не улыбался, услышав ее. Две комнаты, да с кроватями, ему и женщинам, да с перинами, а не с тюфяками, да с простынями, да по свече в каждую, трактирщик это уточнил, да постой из овса да сена для лошадей, а их у солдата было пять, даже за место для телег трактирщик просил деньгу. Даже за воду для лошадей и то плати! Итого улыбающийся и чистый трактирщик насчитал семнадцать крейцеров за день. Семнадцать крейцеров! И это без стола! Только кров!

Солдат стоял, думал: съехать в другое место или убить трактирщика? Да еще Ёган подливал масла в огонь:

– Ишь ты, не милосердствует мошенник.

Но все решила Брунхильда, огляделась, морща нос, принюхалась, поправила лиф платья и сказала:

– А что, не воняет тут, видно, что и пол метут, и бродяг нету. Тут останемся. Авось у господина денег хватит.

Солдат хотел было сказать, чтоб держала язык за зубами, дура, да рядиться при трактирщике постеснялся. Тот и так поглядывал на людей солдата сверху, как на деревенщину, только улыбался из вежливости.

Полез в кошель считать деньги, а трактирщик, истинный мошенник, так и косился на его кошель и про себя удивлялся его полноте. И еще больше оттого улыбался да кланялся.

«Деньгу спрятать нужно было, – думал Волков раздосадованно, – теперь этот вор мне точно житья не даст, будет и за воздух монету просить».

Пока он шел глядеть, как поставили коней в конюшню да сколько корма задали, к нему пришли его женщины. Главной была Брунхильда:

– Господин, денег нам дайте.

– Чего еще? – недовольно буркнул он. – К чему вам, куда