Побег из волчьей пасти - Greko

Средиземного моря, почуяв запах добычи. Да и французы решительной рукой в Алжире искореняли средиземноморскую вольницу. Многовековому пиратскому бизнесу Магриба пришел конец. Миновали те времена, когда Европа пыталась откупаться от волков алжирского дея. Вот и потянулись «джентльмены удачи» в турецкое Причерноморье. Султан не возражал.

Пароход отдал якоря во втором порту. Мы перебрались в шлюпку, которая доставила нас на берег. Двухэтажные дома вполне себе приличного вида стояли вплотную к воде. В проходах между ними толпились встречающие. Среди них я разглядел Ахмета, моего знакомого албанца и порученца Стюарта. «Рыбий глаз» нас ждал в городе, но на пристань не явился. Шифровался.

Стоило нам очутиться на берегу, нас окружила толпа оборванцев, расхватавших наши вещи. Носильщики вели себя странно: там, где требовался один, участвовали трое. Самый удачливый завладел трубкой Спенсера и теперь нес ее на вытянутых руках, как величайшую драгоценность. Но Ахмет, как ответственный за это безобразие, не возражал.

— Чем больше народу, тем безопаснее, — пояснил он нам, поздоровавшись. И указал на еще троих сопровождающих — лазов-телохранителей в чалмах и с ятаганами за поясом. — Лазов здесь много. Почти полгорода. А вторая половина — греки. Но ты, Коста, имей в виду: по-гречески они не бельмеса. Османы им условие поставили — или язык, или религия. Они выбрали церковь.

Мне показалось, что Ахмет несколько преувеличил засилье лазов и греков. Пока мы шли вдоль глубокого рва вдоль крепостной стены с квадратным башнями, я наблюдал знакомую по Стамбулу картину. Армянские купцы, женщины в черном, закутанные и наряженные так, что глаз не видать, и укрывающиеся черными же зонтиками, турки в белых чалмах… Разве что балканцев не было видно.

А еще нас на каждом шагу ждали отдыхающие на площадях караваны верблюдов на фоне больших европейских зданий. Вот такая колоритная экзотика в городе, который карабкался на возвышающуюся над ним гору не без изящества. Он выделялся в архитектурном плане в лучшую сторону в сравнении со старым кварталом Стамбула. На улицах было чище, а многие здания радовали глаз, стоило нам подняться повыше от порта.

— Здесь сходятся торговые пути в Персию и Закавказье, — пояснил нам Ахмет, взявший на себя роль гида. — Сухопутная торговля, на самом деле, куда важнее и богаче, чем контрабанда в Черкесию.

— А как же торговля женщинами? — спросил Эдмонд.

— Для многих она — источник самого быстрого обогащения. За три или четыре рейса турецкий купец, при некотором счастье, может стать богатым человеком. Будет преспокойно доживать свой век в неге и комфорте.

— Ага, — хохотнул я, — Если русские крейсера не перехватят. С работорговцами они не церемонятся. Топят, в плен не берут.

— Ну, раз свидетелей не остается, то и говорить тут не о чем, — логично возразил Ахмет. — Пропал и пропал, кто будет горевать? Зато примеров удачных поездок и большого барыша — полон город. Вот и лезут новички, будто им медом там намазано. И стоит проявлять осторожность. Я не случайно явился в компании телохранителей. Каких только подонков не встретишь в портовых районах. Особенно опасны алжирцы. Они еще не позабыли свои корсарские привычки и, чуть что, хватаются за свои тонкие ножи-филиссы. А такой нож с легкостью пробивает кольчугу.

Он привел нас в арендованный дом в средней части города. В нижней, как он нам пояснил, живет одна беднота, а повыше разместились важные правительственные чиновники и офицеры.

Стюарт нас ждал. Предложив традиционный кофе и чубуки, он сразу перешел к делу.

Сперва он долго ругался из-за действий русских властей в Трабзоне.

— Они ведут себя здесь, как у себя дома. Указывают туркам, что им делать. А султан все это терпит и скоро не успеет оглянуться, как разделит участь крымского хана или Польши.

— Но мы же этого не допустим? — серьезно спросил Спенсер.

— Слава Богу, у меня еще хватает друзей среди неравнодушных турецких офицеров. Я провел, пока вы, Эдмонд, плавали с Воронцовым, важную операцию вашего прикрытия. Этот город кишит лазутчиками. Каждый второй докладывает русскому консулу Герси. Поэтому мне не составило особого труда распустить слухи, что я в компании какого-то итальянца выехал в июле в Черкесию.

— То есть вы придерживались той легенды, что мы придумали весной?

— Именно так, сэр.

— Я буду представляться генуэзским врачом, — пояснил мне Спенсер. — Есть слабая надежда, что черкесы не забыли про генуэзцев и про Геную. Как-никак, генуэзцы столетиями посещали берега Кавказа, и я надеюсь, что под такой личиной покажусь адыгам не столь подозрительным.

— Вы — врачом? — удивился я, избегая ему тыкать в присутствии Стюарта.

— Тебе известно не про все мои таланты, — улыбнулся Эдмонд. — Тем более, врач на Востоке — профессия уважаемая. Вы приготовили для меня, мистер Стюарт, докторский саквояж?

— Конечно, сэр! Но позвольте, я продолжу… Итак, русский консул получил информацию, что в июле некий итальянец прибыл со мной в Пшаду и там остался. Теперь, когда вы окажетесь у черкесов и русские военные власти узнают про некоего врача-генуэзца, они не смогут связать с ним вас, ибо в июле вы никак не могли попасть в Черкесию. Понятно, что впоследствии они узнают ваше истинное имя — прямиком из вашей книжки, — Стюарт хмыкнул, давая понять, что не одобряет писательский зуд Эдмонда. — Но, по крайней мере, на первых порах они не станут проявлять излишнего рвения, пытаясь вас схватить. И без того хватает обстоятельств считать вашу поездку опасным предприятием!

Хитро придумано, ничего не скажешь! И теперь понятно, что Герси не работает на англичан. Они его считают болваном, и, похоже, что не без оснований. Но русская разведка — не пальцем деланная. И Фонтон, и русские генералы на Кавказе более чем осведомлены о планах Спенсера. Не без моего участия, конечно. И их план внедрить меня в общество Эдмонда и вместе с ним провести глубокий поиск по тылам противника все ближе и ближе к реализации.

— Какие обстоятельства превращают мою вылазку в «опасное предприятие»? — спокойно осведомился Спенсер, затягиваясь чубуком.

— Во-первых, сэр, она нелегальна. Царь Николай еще в мае потребовал, чтобы все иностранцы покинули Кавказ, и назначил награду за поимку тех, кто остался или прокрался туда тайком.

— Пятьсот рублей серебром, — подтвердил я, вспомнив разговор с Папой Допуло и его щедрое вознаграждение за «пустяковую» услугу.

— Именно так. Не опасайтесь предательства со стороны черкесов. Они вас не выдадут. Кодекс чести