Прыжок "Лисицы" - Greko

месяца на Кавказе меня основательно переменили. Придали уверенности в себе. Превратили в черкеса. Люди это безошибочно чувствовали. Словно воздух вокруг меня пропитался феромонами, подающими сигнал опасности.

В Трабзоне было также. Мы не нуждались ни в Ахмете, ни в телохранителях, чтобы дойти до конспиративного дома англичан. От нас со Спенсером шарахались, как от прокаженных. Его это необычайно веселило. Белла, который нас поторапливал, — скорее напрягало. Похоже, он уже сожалел о том, что с первого мгновения нашего знакомства явно погорячился.

Стюарт снова встретил нас, как и в прошлый приезд, чубуками и кофе. Всем своим видом выражал восхищение. На меня поглядывал с ноткой легкого недоумения, пока Спенсер кратко пересказывал этапы нашей кавказской эпопеи. Задавал мне уточняющие вопросы, но не пытался ловить на противоречиях. Вежливо попросил меня проследовать в соседнюю комнату, чтобы изложить на бумаге все подробности.

Я с удовольствием воспользовался его предложением. С небольшим перерывом на обед и ужин долго писал отчет. Причем, в двух экземплярах. Один для англичан, другой — для Фонтона. Оставалось лишь придумать, как связаться с русскими. Мне отчаянно не хотелось обращаться за помощью к консулу Герси. Но какой у меня выбор?

Было и другое дело. Я не забыл свою идею написать письмо на имя лорда Палмерстона. Разговоры между Спенсером и Стюартом, свидетелем которых я стал, ясно показывали: группа англичан, сплотившаяся вокруг лорда Понсонби и выдвинув Уркварта как идеолога, настроена более чем решительно. Планировала активизировать деятельность агентов. Считая миссию Спенсера выдающимся успехом, она нацелилась на отправку оружия и кураторов на Северный Кавказ. В воздухе витал запах авантюры. Быть может, даже не согласованной с Лондоном.

Итак, письмо лорду Палмерстону. Моя единственная возможность что-то всерьез изменить. Если верно понятие «механизм принятия внешнеполитических решений», то Генри Джон Темпл, министр иностранных дел и, возможно, самый влиятельный человек Британской Империи, — именно тот элемент этого механизма, который способен предотвратить страшное. Меня не оставляло предчувствие, что кавказский узел все сильнее и сильнее затягивался руками таких людей, как Понсонби, Уркварт, Стюарт, Белл и даже Эдмонд.

Изложил на бумаге все положенные формулы вежливого обращения к большому начальнику и кратко обрисовал свое участие в миссии Спенсера. Четко обозначил себя как ревностного агента на службе короны, для которого интересы Империи стали смыслом жизни. Далее без обиняков написал:

«Сэр! Лорд Понсонби усвоил странную манеру доводить до Лондона ту „правду“, которая ему интересна. Отчеты его агентов, с которыми вас, без сомнения, знакомят, рисуют искаженную картину происходящего на Кавказе. Умаляют успехи русских, возвеличивают победы черкесов. Позволю себе выразить сомнение в возможности принятия взвешенных решений на основе недостоверных данных. Прошу простить меня за дерзость. Я вовсе не пытаюсь усомниться в Вашем политическом чутье. Но, быть может, это самое чутье подскажет Вам, что действия посла Британии далеки от задач внешней политики Империи и определяются расчетами внутренней политической борьбы? И конечная цель лорда Понсонби и его клевретов состоит в том, чтобы не возвысить Британию в глазах всего мира, а свалить кабинет сэра Уильяма Лэма?»[1]

Я довольно крякнул. Это я удачно ввернул про извечную грызню за власть английского истеблишмента. Теперь нужны доказательства.

«Оставляя в стороне вольную трактовку намерений России добраться до Индии, спешу поделиться с Вами своими выводами от увиденного в Черкесии. Этот край давно объят войной. Но наивно предполагать, что черкесы спустятся со своих гор и станут грозить России в ее внутренних губерниях. Кроме этих гор их ничего не интересует. Как мы пытаемся сейчас использовать черкесов против России, так и они используют нас, чтобы получать бесплатно порох, свинец и золото. Никакой Черкесии под английским протекторатом не будет. Стоит нам предпринять подобные шаги, они развернутся и начнут сражаться с нами, как до этого сражались с русскими. Но их борьба подобна укусам слепней, а не атаке пчелиного роя. Она доставит России неприятностей, но не опрокинет ее. А вот наши усилия выглядеть защитниками народов Кавказа, в случае неудачи, обернутся против нас самих же, выставив пустыми мечтателями».

Немного поколебавшись, я добавил следующие строки:

«Все попытки наших агентов объединить черкесов обречены на провал. Их развитие далеко от возможности создания единого государства с централизованным правительством. Более того, главное препятствие скрыто в самих горцах. Оно — в их головах. В их сердцах».

Я задумался: стоит ли вдаваться в подробности? Потом решил, что кашу маслом не испортишь и написал открывшуюся мне истину:

«Смысл жизни черкеса — быть лучшим. Быть первым среди равных. Он участвует в войне, все время оглядываясь, чтобы оценить, видят ли товарищи его молодецкую удаль. Горцы приглашают барда на бой, чтобы тот с дерева или из укромного места смог увидеть, а потом воспеть их подвиги. Они идут в набег не ради добычи, а для того, чтобы доказать всем и вся, что они настоящие мужчины! Из этого следует, что они, во-первых, безусловно, великолепные воины. Они готовятся, как настоящие спортсмены, к самому страшному соревнованию, в котором ставкой является жизнь. А, во-вторых, как это не парадоксально звучит, они никогда не смогут объединиться. В этом — их слабость. Они — одиночки, а не командные игроки».

Конечно, я мог многое еще добавить. Но решил на этом остановиться. Большие начальники не любят длинных писем и многостраничных документов. Главное сказано: посольство лжет, есть опасность потерять лицо из-за Кавказа и бессмысленны усилия по объединению горцев. Если в Лондоне усвоят хотя бы эти три пункта, быть может, перестанут платить золотом за жизнь русских солдат?

Я отдавал себе отчет в том, что действую как наивный мечтатель. Но я — попытался! По второму и третьему пункту в Лондоне, скорее всего, посмеются. Когда сами обожгутся, вспомнят. А вот по первому пункту, думаю, реакция будет быстрой. Будем посмотреть!

Многое зависело от Спенсера. Сможет ли он передать письмо министру? Захочет ли он это сделать?

— Эдмонд! Ты помнишь наш разговор в Сванетии? — спросил я, вручая ему письмо. — Когда ты сказал, что готов умереть за право другого высказывать недопустимые для тебя мысли?

— Ты хочешь сказать, что в этом письме как раз и содержатся те самые мысли, за которые я готов убивать? — проницательно ответил Спенсер. — И кому же оно предназначено?

— Лорду Палмерстону!

— Ого! Ты не размениваешься на мелочи, мой друг!

— Бью по штабам! — с ухмылкой согласился я.

Эдмонд повертел письмо в руках. Решительно спрятал его в дорожный бювар. Папка была уже изрядно набита письмами и бумагами.

— Я сделаю это, Коста, — серьезно добавил. — Ты выбрал нужного человека. Уверен, что по прибытии в