Час в копилке - Владимир Германович Корешков

«Одно слово – неудачник. Никчёмный и ненужный», – говорил он себе.

– Мам, я дома. – Макс скинул с ног кроссовки. Пора покупать другие, но это ещё один выброшенный день, поэтому мама уже третьи выходные подряд не могла вытащить его за покупками. Даже заказала несколько пар через интернет, но две из них не пришлись Максу в пору, а у третьей оказалась оторвана подошва.

– Привет, Масик. Свари себе пельмени. У меня через две минуты онлайн-консультация, – донеслось из маминой комнаты.

Марина Таланова – коуч и чаще всего работает дистанционно. Учит людей правильно вести бизнес – или как-то так. Макс особо не вникал. Знал только, что клиент коуча называется коучи́, но слово не особо прижилось в России. Об этом мама ему рассказывала, он помнил.

– Ох уж этот коучи! Что учи, что не учи! – порой восклицала Марина придуманную самостоятельно присказку. Это относилось к кому-нибудь особенно долго идущему к принятию решения. Таких, как помнилось Максу, у мамы сейчас было двое. Один из них её откровенно бесил.

– Я взорву дом или ошпарюсь кипятком, – привычно пошутил Макс, наполняя кастрюлю водой.

– Ты. Не. Взорвёшь. Дом. И. Не. Ошпаришься, – тоже привычно раздельно отчеканила Марина из комнаты, достаточно громко, чтобы сын её точно услышал даже сквозь шум льющейся воды. Она всегда говорила будто через точку, когда хотела убедить Макса в чём-то важном. Чаще всего убеждать приходилось именно в том, что в его жизни однажды случатся масштабные перемены, что он станет ловким, внимательным и что «Надо. Уметь. Видеть. Радость. В мелочах».

Раздался грохот.

– Крышка, – крикнул Макс в сторону комнаты, поясняя матери, что именно упало.

– Всё, сынок, я работаю, – ответила Марина, – добрый день, Николай…

– Добрый день, – услышал Макс искажённый динамиком голос маминого коучи и прикрыл дверь кухни.

Дом он не взорвёт. И кипятком не ошпарится. Разве что будет совсем уж неосторожен… В детстве скинул на себя утюг. Небольшой ожог на предплечье сохранился до сих пор. Но в целом опасных ситуаций удавалось избегать. Так что мама стопудово права: «Надо. Уметь. Радоваться. Мелочам».

Макс снял с магнитной полоски пару ножей. Поразмыслил. Вернул их на место. Взял из ящика для столовых приборов две ложки. Жонглирование не давалось ему, хоть тресни. Не стоит рисковать с ножами, ложки безопаснее. Но с другой стороны – опасность заставит его действовать решительнее, нет? Опасность должна подстегнуть и сдвинуть с мёртвой точки трёхнедельные тренировки. Подумать только, и правда: три недели, а толку – ноль. Не выходит у Макса плавное перебрасывание мячиков из руки в руку. Даже один мяч постоянно отлетает в сторону, а уж два и вовсе ведут себя, словно крылатые золочёные снитчи из известной истории про волшебника с зигзагом на лбу. Так-с, ножи точно – в сторону. А то заработает себе такую же молнию или другую какую-нибудь фирменную отметину…

Ясное дело, ложки тоже разлетелись в разные стороны, будто их дёрнул за лески подговорённый напарник.

– Но у нас же не клоунада, а жонглирование, – сказал себе Макс, собирая ложки с пола. Вода в кастрюле с пельменями вспенилась, плеснула через край и залила огонь. Макс чертыхнулся, выключил газ, поболтал в кастрюле шумовкой, решил, что даже если пельмени не доварились, то вполне сойдёт и так.

Из сушилки над раковиной он достал тарелку. Стеклянный диск с изображением трёх жёлтых тюльпанов выскользнул из рук, прыгнул в раковину, будто считая себя недостаточно помытым, и разлетелся на осколки.

– Всё в порядке! – крикнул Макс в сторону комнаты, представив, как мама, не отрываясь от монитора, сосредоточенно прислушивается к переполоху на кухне. Макс хотел убрать из раковины осколки, но тут же отдёрнул руку – на подушечке указательного пальца появился косой порез, сразу же спрятавшийся под крупной каплей крови.

Макс сунул палец в рот, ощутив солоноватый привкус.

– Тьфу ты, забыл посолить пельмени, – вспомнил он, но снова решил, что сойдёт и так.

Макс ел. Кровь на пальце уже не проступала каплей, а только слегка подсачивалась, наполнив порез до краёв, но не вытекая дальше.

Мама говорит, что себя надо любить. И Макс, кажется, даже любил. И принимал. Внешне он себе нравился, хотя и устраивал время от времени тщательный осмотр. Зеркало в его комнате занимало всю внутреннюю сторону дверцы шкафа. Когда мамы не было дома – чтобы родительница уж точно не заглянула к нему в комнату – Максим раздевался до трусов, а иногда и полностью, напрягал мышцы груди, плеч и бёдер, придирчиво всматривался в угревую сыпь – не так уж её и много, но кое-что он, несмотря на запреты, принимался тут же давить.

Макс улыбался себе в зеркало, оглядывал ряд белых ровных зубов. Если свет падал сбоку, то глаза казались разноцветными: один небесно-голубым, второй более насыщенного оттенка синего, но так лишь казалось. Цвет обеих радужек был одинаковым и только в ярких лучах заметно светлел. Тёмные, почти чёрные, волосы Макс зачёсывал назад, не любил геля, поэтому частенько на макушке его торчал задорный петушок.

В общем, он находил себя довольно симпатичным. Не эталон красоты, но и не сказать, что лицо собирали «с миру по нитке». Ни ярких веснушек, ни оттопыренных ушей, ни очков – короче, ничего такого, за что в школе могли бы дразнить. Поводов для насмешек у одноклассников и так хватало: Макс то поскользнётся и растянется на полу по дороге к доске, то вдруг ни с того ни с сего шариковая ручка брызнет ему в лицо чернилами, то линейка выскочит из рук и, описав затейливую дугу, улетит на соседнюю парту. За все эти трюкачества Макса в классе звали циркачом. А ещё за то, что он и правда мечтал выступать на арене. Вот и тренировался. Поступать готовился.

«Ты. Поступишь». – прозвучали в голове мамины слова.

Она всегда пыталась развеять его сомнения, но даже привычные точки в её речи не убеждали Макса. Он кивал, но в мыслях держал другой ответ:

«Нет. Я. Провалюсь. Одно слово – неудачник. Ненужный и никчёмный».

Макс подбросил в воздух одновременно вилку и кусок хлеба. От вилки разлетелись