Последний полёт. Книга первая: Исход - Ван Ваныч

что проглоченное ещё, и не раз, но наталкивался на её грустную улыбку и отрицательное покачивание головой. А поскольку говорить на понятном ей языке (пробовал пообщаться, но звуки, складывавшиеся у меня во вполне вроде бы понятные слова, у моей сиделки вызывали лишь смех) не мог, выяснить причину таких ограничений, соответственно, тоже. Быть может, это связано с моим выздоровлением, и в моей голове тут же всплыло малопонятное слово "диета". Подобное в этом совершенно непонятном специфическом предмете, наверное, в виде компенсации за его девственную пустоту, происходило довольно часто и, к сожалению, в большинстве случаев малоинформативно. Но та часть, что всё же доступна для понимания говорила мне, что и прочее имеет значение- только нужно разобраться какое. И эта самая диета- видимо, тоже имеет смысл, а если есть понятие, следовательно, существует и действие, которое оно характеризует. Ведь так? Получается, что и эти ограничения в пище вполне возможны, а может быть и обязательны...

Но отчего мне не даёт покоя её печальный вид, с которым она отказывает, чем-то говорящий мне, что никакая это не диета. И если это так, то ласка и нежность, с которой она кормит меня, говорили мне о том, что это не специально, а вполне возможно, вынужденно,- намекая, ну, не на голод, но тогда уж на явное недоедание. Страшно подумать, если этот кусочек рыбы, очень редко попадающийся в моей пище- лучшее из имеющегося.

Гереке (палец на себя- это когда она определила, что я ничего не помню и даже говорить по-человечески не могу) что-то постоянно говорила, иногда смеялась над чем-то смешным, и с прежним, малопонятным для меня смыслом, но изредка и от этого была польза- так узнал своё имя. Кайр- так называла она меня, и я быстро научился вычленять это слово из прочей, пока что непонятной шелухи. И, единственное, что смущало- почему всё время кажется, что у меня совсем другое имя...

В какой-то момент увидел и белый свет, и совершенно без слёз- а это случилось не с первого, и даже- не со второго, раза, обнаружив, что деталь помещения, названную моей головой- хоть и с сомнением- дверью, располагалась почему-то почти под самой крышей. Только чуть позже я сообразил, что нахожусь в землянке или полуземлянке, а пока что, пользуясь светлым моментом, жадным взором окинул обстановку помещения. И она мне сильно не понравилась...

Первым делом взгляд упал на очаг открытого типа, обложенного камнями и обмазанного глиной. Сей объект располагался прямо посередине помещения и поневоле притягивал взор- при входе или выходе из дома он находился прямо на пути, и его невозможно было избежать. Вокруг него располагались три чурки, как я определил для себя- игравшие роль сидений. Сам очаг, по какой-то причине, именно в этом доме вспыхивал редко- лишь на приготовление пищи по утрам и вечерам, и на очень короткое время, когда вся наша семья (семья же?) собиралась вместе. В остальное время мы оставались вдвоём- я и темнота...

Следующим непонятным моментом стало отсутствие потолка, крыша была, четырех скатная, а потолка- не было. И с этой крыши свисали непонятные нити, сразу мною не понятые. Лишь много позже я сообразил, что эти легко приходящие в движение под воздействием любого воздушного потока нити, не что иное, как сажа. Очаг-то открытый! Собственно, на этом всё интересное и заканчивалось, оставляя в остальном лишь банальное: полати для жильцов этого дома, какие-то полки по стенам, заполненые разнообразной кухонной посудой, представленной местным колоритом- деревянными тарелками и ложками, глиняными кубками и шарообразными кувшинами...

В углу, недалеко от выхода, на специальной полке лежали инструменты. Нет, я не сразу понял, что это такое и для чего предназначено- ни форма, ни материал их изготовления, не натолкнули при первом взгляде мою дырявую память на какие-либо аналогии. Лишь последующее действие, произведённое однажды девочкой, что-то частично прояснило- она взяла с этой полки продолговатый каменный и заострённый с одной стороны предмет, при помощи которого принялась кромсать принесённую с собой рыбу. "Нож!"- всплыло вдруг название в памяти, но почему...такой. Даже и сам не понял, что же всё-таки меня в этой картине смущало...

Как вы поняли, мне нечем было заняться эту неделю: мои дни проходили от ухода- прихода утром и вечером Гереке, которая, ввиду моей непонятной болезни, обтирала меня и кормила. В свете проявляемой заботы, явной становилась некая родственная связь, но конкретика пока даже не просматривалась. И, собственно, разве это важно? Главное, человек родной рядом имеется, и что немаловажно- не равнодушный...

Остальное время я пытался разобраться в себе, в странных иногда накатывающих мыслях, или в смутных отголосках сна. Почему-то всё окружающее казалось мне- ну, за исключением Гереке, уже завоевавшей моё сердце- чужим. Оставалось ощущение неправильности происходящего, от которого никак не мог избавиться...

Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, пытался прощупать физические границы дозволенного, шевеля конечностями и извиваясь телом. При любом некомфорте немедленно, помня о прошлом нехорошем опыте, замирал. Но через некоторое время повторял попытки, которые, чем дальше- становились всё смелее. И спустя несколько дней стали заметны последствия моей настойчивости: боль перестала возвращаться, а с ней ушла и слабость, и однажды я смог перевернуться на бок. А к концу недели- пока при помощи Гереке, но всё же- смог сесть на своём лежаке.

Нужно сказать, моё стремление поскорее подняться на ноги было весьма значительным, хотя бы по вышеперечисленным причинам, но была ещё одна, существенно на это влиявшая. Когда я только осознал себя, вынужденность ходить под себя отравляли мне настроение, а ежедневные процедуры (естественные для любого человека, но для меня превращавшиеся в целую историю) в исполнении маленькой девочки заставляли гореть щёки. Да, мне было стыдно, и даже несмотря на то, что само это понятие пришло в мою голову значительно позже. Стыдился, совсем не понимая- чего именно, ведь на это, кроме меня, никто и внимания не обращал- даже сама Гереке. Однако же, хоть режьте меня, но такое положение дел виделось мне абсолютно неправильным, которое всеми способами пытался исправить...

Наконец, наступил день, когда, пока не без посторонней помощи, выполз- по другому и не скажешь- из нашего "подземелья" наружу. Цепляясь ослабевшими руками за стену и соломенную крышу, примостился на завалинку перед домом. Откинулся спиной на тёплые брёвна, закрыл глаза, выдохнул и замер, наслаждаясь. Солнышко щедро делилось теплом, обещая пригожий денёк, но жары как таковой не было. Причиной тому были несущие прохладу тени от