Охота на Ктулху - Татьяна Зимина

— А по-моему, обещание звучало не так, — голос его сделался сладким. Как лезвие метательного ножа, которое окунули в мёд. Я промолчала. А чего?.. Он и сам прекрасно справляется. — Ты обещала, что НЕ БУДЕШЬ охотиться вообще. В принципе.

Я фыркнула. По-моему, всё очевидно: НЕЛЬЗЯ брать с человека невыполнимого обещания, а потом ждать, что он его выполнит, а?

— А вы, сударь, — Сашхен обратил укоризненный взор на Рамзеса. — От Вас я такой авантюры не ожидал.

Пёс тоже промолчал. Он сосредоточенно пыхтел, переставляя тяжелые лапы по ступенькам. Ступеньки была тонкие, из арматурного прута. Рамзес терпеть не мог спускаться по пожарным лестницам.

Вот если б Сашхен не заявился, мы бы спустились, как все люди — на лифте. Мы были бы пучком… Оттащили бы тварь в лабораторию к Чародею, он бы отсыпал нам законный гонорар — и все в шоколаде!

Так нет, же. Принесла нелёгкая. Корячься теперь на этих железках все девять этажей. И всё бы ничего, если б пришлось подниматься. Но спуск для Рамзеса — это адский ад, у него и так суставы ни к чёрту. Ну, по крайней мере, он на это всё время жалуется…

— До морковкиной задницы спускаться будем, — я укоризненно посмотрела на Сашхена.

— До заговенья, — автоматически поправил тот. — Говорят: до Морковкиного заговенья. И вообще: вы знаете протокол, мадемуазель.

Я вздохнула.

Протокол гласил, что мне ни в коем случае нельзя попадаться на глаза гражданам города Питера. Ну, в смысле, как обычной девочке Маше — пожалуйста, сколько угодно. А вот, как Маше — охотнице на монстров…

— Ночь на дворе, — пояснила я свою позицию. — В доме все спят без задних лапок. Если б кто не спал, я бы знала.

— Правила надо выполнять, — наставительно изрёк Сашхен. Но глядя, как мучительно ковыляет вниз Рамзес, закатил глаза, спустился на три ступеньки, подхватил пса свободной рукой, и… легко и изящно спланировал на землю, под ветви старого ясеня. А потом вновь поднялся ко мне — и завис, как немой укор совести.

Видать, на тебя самого правила не распространяются, — буркнула я себе под нос, осторожно спускаясь по лестнице.

Меня-то слевитировать вниз никто не предложил…

— Просто ты ещё не научилась их выполнять, — он парил рядом, руки в карманах чёрных джинс, рукава до локтя закатаны, и на запястьях видны свежие шрамы… — Сначала строим дом, затем красим.

— Что, кому-то супчика на раздаче не хватило? — я небрежно зыркнула на его запястья. Сашхен отшатнулся — это выглядело так, словно его отнесло порывом ветра.

И пришла его очередь благородно молчать… Потому что я ТОЖЕ знаю, что он знает, что я знаю.

Он лечит людей. Находит безнадёжных, от которых отказались уже все, и врачи и знахари, и даёт им хлебнуть своей стригойской крови. Крови Владыки.

Они выздоравливают, и тогда он «сбрасывает» метку — теперь Сашхен это делает на «раз», одним движением брови.

Говорю «теперь», потому что тогда, пять лет назад, он первым освободился от метки, которая связала их с Алексом. Ну в смысле, освободился, не убив при этом «вторую половину». Раньше никто так не умел.

Дядя Гоплит сказал, это беспрецедентный случай.

Ну, а теперь Сашхен разбрасывает метки направо и налево, как сеятель. А потом собирает.

Как у дяди Эклезиаста: время разбрасывать камни и время собирать камни… Шучу. Никакого дяди с таким именем у меня нет — во всяком случае, живого. Просто я книжки люблю читать. Утерянное искусство, по словам того же Алекса. В нынешние времена все любят мемасики с котиками, а не книжки — так он говорит.

Но тут я не согласна: нет ничего лучше для поднятия настроения, чем посмотреть на котиков. Я бы и себе парочку завела, когда б не Рамзес.

Вот просто вдумайтесь: он считает котиков ВКУСНЫМИ.

Ага. И я об том же.

— Тварь к Чародею отнести хотела? — небрежно, будто так и надо, спросил Сашхен, когда я спрыгнула с последней ступеньки на землю. Спрыгнула, ушла в перекат, встала на ноги и отряхнула руки — до земли метра два было, не меньше. И так же небрежно, как он, ответила:

— Если по правилам — то нет.

По правилам я должна оттащить тварь к дяде Славе в крематорий, предать огню и развеять по ветру.

Понятия не имею, почему Чародей был против правил. Ботанил он не по детски, имел свою лабу на Черниговской, в здании ветеринарки, и тихо-мирно занимался исследованием природы и физиологии Тварей.

Твари, правда, иногда отказывались служить науке, оживали и учиняли разгром в самом институте и на близлежащих улицах. Но это так, пустяки, дело житейское. Чародею почти всегда удавалось списать оживших тварей на бесчеловечные эксперименты над животными и его прощали.

Сам он на охоту никогда не ходит. Но очень хорошо платит охотникам — не знаю, где берёт деньги, но на карту они поступают регулярно, успевай таскать Тварей, или вообще любую нежить — Чародей всё препарирует, без разбору.

Иногда я развлекаю себя такими мыслями: сколько бы Чародей отвалил за живую тушку Владыки — условно живую, надо понимать. Думаю, чтобы препарировать Сашхена, он продал бы не только родной универ, но и последние штаны и саму лабу. Только скальпель бы оставил, одноразовый.

Так вот: почему Чародей по протоколу вне закона — я не знаю, по-моему, очень полезный в хозяйстве чувачок. Это он придумал, что Тварей можно гасить хлоркой: зарядил водяной пистолет доместосом — и айда на баррикады. Про соль я уже вообще молчу… Но Алекс его не любит. И Котов его не любит, хотя и не гонит — хотя мог бы, я-то знаю.

Всё то время, что я размышляла о природе взаимоотношений Чародея и Охотников, мы с Сашхеном стояли рядом, глядя на мешок с дохлой Тварью как бы равнодушно, но в то же время оценивающе.

— Что, деньги очень нужны? — наконец спросил Сашхен.

Я тут же набычилась. Если он думает, что я хожу на охоту только ради заработка, то плохо он меня знает. А это вдвойне обидно, потому что мы с Сашхеном, как Бэтмен и Робин, и по идее, должны знать друг друга вдоль и поперёк. Вот я например, знаю его, как облупленного.