Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

почти священным. Записи его мысли, следы его учёбы, которые теперь были в прошлом, но всё ещё оставались частью него. Студенческая жизнь как нечто более чем просто очередной этап. В голове всплывают воспоминания о часах, проведённых за конспектами, о том, как он, засыпая, мямлил термины и правила, вспоминая всё, что нужно было помнить. Это были не просто ночи — это были моменты борьбы, моменты становления.

Затем его взгляд задержался на дипломе, который он знал наизусть, но не мог не увидеть в нём что-то большее, чем просто бумага, заполненная именем. Рамка с дипломом занимала почётное место на столе, и он невольно проводил пальцем по стеклу, как бы проверяя, реально ли это. Тонкие следы пальцев оставались на стекле, оставляя маленькое напоминание о том, что эта реальность теперь стала его частью. Он смотрел на своё имя и осознавал, что это уже не мечта. Он уже не просто стремился к этому, а достиг цели. Это был не просто документ, это было подтверждение того, что все усилия, вся борьба, вся неуверенность были оправданы. Он почувствовал гордость. Гордость и удовлетворение. Но ещё и лёгкое ощущение пустоты, которое заполняло пространство между его мыслями, как если бы ещё не всё было решено.

Потом взгляд переместился к стене. Там висели фотографии — каждая со своей историей. Одна из них привлекла его внимание, и он замер, снова поглощённый воспоминаниями. Фотография с Николаем, альфой, его лучшим другом. Это был момент, когда они вместе смеялись, держа зачётки в руках, каждый с ощущением победы, с чувством, что они выдержали этот путь. Николай всегда был рядом, в самых трудных ситуациях поддерживал его, подставлял плечо. Он всегда верил в Мирослава, всегда поддерживал, даже когда тот сомневался в себе. Дружба с ним была чем-то важным, чем-то неоценимым, и это напоминание как будто оставалось с ним, даже когда Николая не было рядом.

На стене также было семейное фото. Его отец-альфа и папа-омега — оба полны гордости, а он, мальчишка, смущённо улыбается на фоне их сильных и защищающих взглядов. Это фото было символом того, как ему повезло — иметь семью, которая поддерживала его во всех начинаниях. Отец всегда был строг и требовательный, но в то же время любил его, с тем внутренним уважением, которое было присуще настоящему альфе. А папа-омега, мягкий и внимательный, всегда вёл его за собой, показывая, как можно быть сильным не только в теле, но и в сердце.

В углу комнаты висел белый халат — символ всего, что он строил за последние несколько лет. Он подошёл к нему, снова почувствовав странное ощущение важности. На бирке — его имя: Миргородский М… Этот халат был частью его будущего. Он тихо взял его в руки, провёл пальцами по ткани, представляя, как будет носить его каждый день. Это не было просто рабочей одеждой, это был символ его новой жизни. Быть стоматологом, носить этот халат, значит быть частью мира, в который он так долго стремился. Это был символ не только его профессии, но и его независимости, его успеха, его того, к чему он стремился так долго. Но было в этом халате и что-то тревожное. Как если бы он не только одевал новую роль, но и ставил на себе ярлык — теперь всё будет по-другому.

Телефон неожиданно раздался. Мягкий, чуть приглушённый звон, заставивший Мирослава остановиться, замереть на секунду. Это был тот звонок, который неизменно приносил с собой ощущение уюта и дома, как будто бы мир снаружи на мгновение замедлялся, давая возможность вернуть себе тепло родных, забытое в суете города, в шуме и жёлтых огнях ночных улиц. Он уже успел подойти к шкафу и взять с полки свою любимую рубашку, приготовив всё для нового дня. Когда экран телефона замигал, он ещё не успел как следует отдохнуть от утренней неги — но этот звонок всегда был для него важным, привычным, как утренний свет.

На экране высветилось «Папа». Без раздумий, почти автоматически, Мирослав поймал телефон и быстро нажал кнопку «Ответить». Голос ещё не проснулся, но этот звонок был неотъемлемой частью его утра — и он не спешил его откладывать, даже не успев очистить горло. Словно сам день, наполняясь светом, уже начинал вливать в него свою энергию, свои бесконечные возможности и простые, жизненно важные радости.

— Доброе утро, пап! — радостно произнёс он, сразу ощущая, как тепло наполняет грудь от этой звуки.

Папа. Вот кто был частью его мира, частью дома.

Мирослав сразу почувствовал лёгкую волну умиротворения, которая растекалась по его груди. Он знал: этот звонок всегда будет тем местом, где он сможет найти свой дом в любой ситуации. Слова отца были всегда полны тепла и твердости, такого своего рода основы, на которой Мирослав всегда стоял, как бы сильно его жизнь не менялась.

— Доброе утро, Мирослав, — мягкий голос папы раздался в трубке.

Он слегка хрипловатый, будто с ночи не мог по-настоящему проснуться, но в нём не было усталости, только тёплая забота. Это был тот голос, который мирил его со всем миром, давая уверенность и спокойствие.

— Ты как, выспался после вчерашнего? — вопрос, полный мягкости и любви, который был уже настолько знаком, что Мирослав даже не успел задуматься о нём.

Он потёр глаза, всё ещё ощущая остаточную сонливость, но тут же засмеялся, усмехнувшись самому себе.

— Ну, пап, ты же знаешь меня — выспаться для меня не проблема.

Его голос был лёгким, полным веселья и уверенности, но в глубине — как всегда, неуловимая печаль. Он понимал, что вчерашняя радость, это счастье, что переполнило его в вечерние часы, оставив светлые воспоминания, оставит тень в виде маленькой неопределённости, пока он не найдет свой путь.

— Ты был такой счастливый вчера, — продолжил его пара, и в голосе прозвучала лёгкая улыбка, как если бы он мог видеть, как его сын шагал по жизни с гордостью. — Отец всю ночь рассказывал соседям, что его сын — дипломированный стоматолог.

Мирослав корчит улыбку. Он с удовольствием представил эту картину, как его отец, всегда строгий, всегда уверенный в своём положении, казавшийся окружающим неприступным, на самом деле был тем, кто с гордостью делился этим моментом с каждым. Его отец-альфа, с высоко поднятой головой и с оттенком властности, всё это время посвящал другому — своей любви и гордости за сына. Мирослав не мог не оценить это, несмотря на все стеснения, возникающие в такие