Я – борец! 2 Назад в СССР - Макс Гудвин

Схватка началась. Рефери в белой рубашке с гербом Союза на левой стороне груди и разноцветными рукавами — красным и синим — резко взмахнул рукой:

— Бороться!

Павел ринулся вперёд, как пружина. И после фехтования с захватами он вдруг вышел на подхват под две ноги — классика. Но Сергей отшатнулся от него с неестественной лёгкостью, срывая захват, — будто знал, что будет делать Паша.

Их схватка была быстрой и жёсткой — симбиоз силы и расчёта. И вот Павел сделал вторую атаку, выйдя на «мельницу», но Сидоров уходит и от неё, упираясь в ковёр ногами, выгибаясь в спине, вставая на мост, даже не касаясь лопатками ковра.

Зал взорвался овациями.

— Давай, Пашка! — вырвалось у меня.

Они сплелись в обоюдном захвате, и снова Павел нашёл момент. Его бросок через спину должен был быть чистым, как в учебнике Харлампиева. И Сергей упал, но не на лопатки, а на бок, перекатываясь, словно кот, вставая в стойку.

— Четыре балла! — голос рефери утонул в ропоте зрителей, когда он поднял руку с красным рукавом, показывая четыре пальца.

И тут, холодный взгляд Сергея остановился прямо ко мне. Уголок рта Сидорова дёрнулся, образуя полуулыбку.

И, встряхнув руками, он ускорился. Уходя от очередного захвата Павла, он сам взял захват за рукав, но не одной рукой, а сразу двумя, и, делая рывок ими на себя, а плечом упираясь в грудь Пашке, в последний момент вставил подсечку. Так, чтобы падающее тело и его рывок сыграли в резонанс.

Щелчок был слышен, наверное, в коридоре. Плечо Павла вылетело из сустава. А Сидоров накрыл спортсмена своим телом. Крик оглушил эти стены, и даже рефери на мгновение замер, не понимая, что давать в этом случае. Его левая рука в синем рукаве показала четыре пальца. Прозвучал свисток, рефери показал жест обеими руками — подняться в стойку.

И, стиснув зубы, Павел встал, держась за своё левое плечо, а его левая же рука почему-то показалась слишком уж длинной.

— Врача! — скомандовал рефери, понимая что тут что-то не в прядке, делая одновременно шаг к Павлу, не веря своим глазам.

«Сука, неужели вырвал плечевую кость из сустава⁈» — мелькнуло у меня, а Паша в этот миг неожиданно обмяк и осел на ковёр, потеряв сознание.

Зал охнул, а я поймал на себе взгляд Сидорова. Его губы шептали беззвучно: «Ты следующий, советская мразь!»

Пока мы уносили Павла с ковра, я видел, как Сидорову поднимали руку с формулировкой «ввиду снятия соперника врачом». А когда к носу Дружинина поднесли нашатырь, он открыл глаза.

— Я не могу руку поднять, — выдохнул он проснувшись.

— У вас вывих плечевого сустава, — пояснил врач. — Как себя чувствуете?

— Хорошо чувствую. Пустите, я должен продолжить схватку, — безэмоционально произнёс он.

— Милейший, вы минимум полгода ещё не сможете бороться, — рубил правду-матку врач.

— Этот козёл опять это сделал, — слабо проговорил Паша.

— Но ты здорово боролся, — подбодрил его я.

— Не здорово. Саш, слушай, если ты прав, то я был близок к тому, чтобы его остановить.

— У тебя почти получилось, — покачал я головой.

— Так, надо везти в травмпункт на Патриотов, 23, — озвучил один врач другому.

— Друга можно туда взять⁈ — спросил Паша у врачей.

— Зачем тебе под наркозом друг? — усмехнулся врач который говорил про сроки восстановления.

— Чтоб форма не «ушла», она подотчётная от завода, — улыбнулся Паша.

— У рыцарей оруженосцы, у борцов — формоносцы, — поддержал я настроение Павла, хотя в душе было совсем не до шуток.

С Паши сняли куртку. Медленно, с болью он морщился, но терпел, мотая головой на вопрос врача, не нужен ли ему нашатырь. А на проверочный вопрос от медика, какого цвета у него глаза, ответил: «Красные, как у вурдалака». Рассмешил всю бригаду медиков: мол, юмор есть — жить будет.

Скорую мы дожидались в холле, а когда приехал уже знакомый бело-красный РАФ-2203, погрузились в него.

— И вам нужен этот спорт, спортсмены? — с ходу отчитала Павла медсестра, крупная женщина в белом халате.

— И вам здравствуйте, — кивнул я. — У нас вывих и была кратковременная потеря сознания на ковре.

— В меде учишься, что ли? — спросил мужчина в белом, осматривая руку Павла.

— Насмотренность большая, — ответил я.

— Ну-ну, — выдал врач и распорядился: — Петрович, в травмпункт на Патриотов. Вывих — это не страшно, главное, чтобы там перелома не было.

— Нет там перелома, — пробурчал Павел.

— Петрович, отбой по травмпункту! У нас в машине мальчик с рентгеновским зрением. Едем в женские бани, он за девушками будет подглядывать и нам описывать всё подробно. — в стиле английского юмора, не улыбаясь, сообщил всем в салоне скорой врач.

— Ха. Че там смотреть-то, — включилась в разговор медсестра с широкой костью. — Вряд ли у кого-нибудь там поперёк.

— Мы — врачи и никому не верим на слово! Мы должны всё проверять. Поэтому, Петрович, сначала в травмпункт, а потом уже к баням — оспаривать или доказывать гипотезу Любови Никитичны о возможной поперечности неназываемой области женского тела!

И машина тронулась, везя Павла и меня в место, где ему должны будут оказать помощь. В травмпункте я прождал больше часа, дальше приёмной меня не пустили, сказали, что одного мальчика с рентгеновским зрением им вполне хватает.

Тут было чисто и прохладно, пахло хлоркой, были мягкие сидения. Положив сумку на широкое сиденье для пациентов, я откинулся на неё в надежде немного поспать.

Рано или поздно и мне придётся встретиться с Сидоровым. Однако его мания уничтожать легально борцов и рядом не стояла в сравнении с жестокостью того же покойного Березина, или банды района, произошедшей от казацкой слободы в Курске.

Другая форма зла — похитрее, поискуснее, с претензией на собственный почерк. И потому я не испытывал страха. Куда опаснее получить перо в бочок в переполненном автобусе, в очередной раз выезжая из Ворона.

«Почему, когда хочется выключиться и закрыть глаза хотя бы на пятнадцать минут, никогда не получается?» — задал я вопрос сам себе.

А тем временем мне нужно было вернуться в Ворон, где у меня была смена на фабрике в цехе по упаковке.

Но тут меня дёрнули за плечо, и, открыв глаза, я увидел Шмеля.