Ее имя ярость - Эмили Варга

Я почти ощущала вкус свежего ветерка на языке, чувствовала соленый запах океана на ветру. Меня вела надежда – надежда, что мне удастся выбраться отсюда живой, что я снова увижу свою семью. Что я заставлю его заплатить за то, что он со мной сделал.

По бокам от меня тянулись камеры, и узники прижимали лица к железным прутьям в верхней части дверей. Они стучали пустыми мисками для пайков. Вскоре стало казаться, будто они кричат сотнями разных голосов, и я не могла понять, глумятся они или радуются, что кто-то из них выбрался на свободу.

Я была бы более обеспокоена, если бы комендант тюрьмы находилась здесь, но с уходом Тохфсы охрана должна была стать более расслабленной, а стражники – более ленивыми. На этот раз я точно выберусь.

Я отперла дверь, ведущую наружу, судорожно сжимая ключи в руке, и металл зазвенел, как жуткие китайские колокольчики. Ничто не могло остановить меня, когда я вышла на свежий воздух тюремного двора навстречу своей свободе. Ничто, кроме шеренги стражников, ожидающих снаружи вместе с комендантом тюрьмы. Их клинки были направлены прямо на меня.

* * *

– Как хорошо, что я вернулась раньше, – гнусаво протянула Тохфса, подходя ко мне.

Она была одета в свое обычное сливовое шервани[3], у нее за спиной развевалось длинное пальто, а густые волосы были заплетены в корону на макушке. Ее рот был угрожающе разинут во всю морду, а в лучах полуденного солнца выделялись глубокие морщины на щеках.

У меня внутри все оборвалось. Я не могла обернуться – в том направлении меня ожидала лишь моя камера. Но я не могла и пробиться силой, не тогда, когда у меня в качестве оружия была жалкая галька, а у них – шесть острых скимитаров[4].

Я пожалела, что у меня с собой не было одного из моих старых метательных кинжалов, чтобы я могла по крайней мере оказать достойное сопротивление, но их отобрали у меня, когда арестовывали. Я уставилась на направленные в мою сторону скимитары, и сердце бешено заколотилось в груди. Обычно я с нетерпением ждала острых ощущений от битвы и фехтования на мечах. Но улыбка Тохфсы была страшнее любого меча.

К горлу подступила едкая желчь. В другой тюрьме меня, возможно, казнили бы за эту попытку побега. Здесь же я буду молить о смерти. Потому что Тохфса хотела, чтобы ее пленники жили. Она хотела заставить их страдать. Я поняла это по прошествии трехсот шестидесяти четырех дней.

– Похоже, мне придется казнить стражника с первого этажа за то, что он допустил твою неудачную попытку побега.

– Слишком поздно! – крикнув через двор, парировала я. – Я уже сделала это за тебя.

Тохфса удивленно фыркнула, а несколько стражников ахнули от моей дерзости, но я не удостоила их и взглядом. Я сосредоточила весь свой гнев на Тохфсе, крутя в руке острый камень и перебирая в голове скудные варианты развития событий.

Тохфса повернулась к окружавшим ее мужчинам:

– Раздайте узникам первого этажа дополнительный паек. Они заслужили его за то, что предупредили нас о побеге Дани. И подготовьте для нее допросную комнату.

– В допросе нет необходимости, мне бы не хотелось проводить с тобой больше времени, чем нужно. – Мой голос был таким сиплым от долгого молчания, что звучал печальным хрипом, но это не помешало мне возразить. – Я бы предпочла составить компанию блохам в моей камере.

Тохфса рассмеялась жестоким лаем, который она часто издавала перед тем, как назначить наказание.

Я могла найти все следы, которые она оставила на моей коже, как будто шрамы на теле создавали карту моего собственного непослушания. Одна лишь мысль о них наполнила меня новой яростью. Я не собиралась просто стоять здесь и позволить ей снова арестовать меня, не оказывая сопротивления. Я вцепилась в заостренный камень с такой силой, что онемели пальцы. Тохфса вздернула подбородок, глядя на меня так, словно я была слизняком под каблуком ее ботинка.

К черту! Если я иду ко дну, то возьму эту тварь с собой.

Я бросилась на нее с камнем в руке, разрывая горло криком. Она не пошевелилась, только махнула рукой стражникам, стоявшим по обеим сторонам от нее. В затылке взорвалась острая боль, и меня поглотила темнота.

* * *

Кожа горела от покрывавших ее свежих рубцов. Каждая попытка пошевелиться вызывала новые приступы мучительной боли, настолько сильные, что меня вырвало несуществующим содержимым желудка. После приступа рвоты я попыталась оторвать свое тело от пола камеры. Я едва могла пошевелить хоть пальцем, мои конечности напоминали о худшей из пыток Тохфсы. Запах был резким и едким – ничто так не напоминает о твоем жизненном положении, как запах собственной обугленной плоти.

Меня бросили сюда после того, как Тохфса прекратила избивать меня, и я лежала лицом вниз на холодном камне, мечтая превратиться в такой же камень. Тогда у меня не было бы моей постоянной спутницы – этой боли. Мое сердце перестало бы ныть от незнания того, что стало с моей семьей после того, как я их покинула. От незнания того, что случилось с моим отцом, с моей бабушкой, даже с моей кошкой.

Меня обвинили в убийстве. Предательство. Это могло запятнать их всех. Я провела языком по зубам, ощущая горький гнев, который жил во мне каждый день с тех пор, как мне предъявили обвинение. С тех пор, как меня обвинили в преступлении, которого я не совершала. По этой причине моя семья теперь была лишена всякой чести. Мой отец, скорее всего, больше не мог управлять своей кузницей, а друзья моей бабушки с отвращением отвернулись от нее. Мне хотелось рвать на себе волосы от мысли, что они проходят через все это без меня, а я ничем не могу им помочь. Почему император просто не казнил меня?

Я медленно выдохнула, чтобы перестать накручивать себя. Мне нужно было сосредоточиться на том, чтобы выжить. На том, чтобы просто быть живой – еще один день, несмотря на боль, несмотря на темноту. На том, чтобы сбежать. Чтобы снова увидеть свою семью. На мести.

Тихое царапанье вдруг отвлекло меня от моих мыслей. Я повернула голову, и при этом движении мой мозг пронзила боль. Я оглядела свою камеру в поисках источника звука. Сквозь решетку на окне сверху лился лунный свет, создавая тени на полу.