Архитектор Душ IV - Александр Вольт

Теплая вода приятно обволакивала руки. Лидия стояла у раковины, смывая остатки пены с тарелки.

Алиса вытирала посуду насухо и ставила их в шкаф. Они работали молча, размышляя об увиденном. Громов. Его реакция и это странное письмо, доставленное лично в руки.

Наконец Лидия не выдержала. Она выключила воду.

— Это было странно, — сказала она, глядя на свое размытое отражение в стекающей в слив воде.

Алиса, поставив последнюю тарелку, обернулась. Она прислонилась бедром к столешнице, скрестив руки на груди.

— Что ты имеешь в виду?

— То, как его скрутило, — Лидия повернулась к ней. В ее глазах плескалось непонимание. — Я никогда такого не видела. Не приступ, не обморок. Это было… похоже на какой-то удар током. Словно он взялся за оголенный провод.

Алиса нахмурилась, вспоминая. Картина была слишком яркой, чтобы забыть. То, как он замер, как его тело выгнулось дугой, как он вцепился в столешницу, пытаясь удержать равновесие.

— У моего отца иногда спину простреливало, — сказала она задумчиво. — Особенно после тяжелого дня на верфи. Мне приходилось помогать ему дойти до кровати. Могу сказать, что это не совсем было похоже. Но в такие моменты людям действительно очень больно. Я видела это в его глазах.

Лидия медленно вытерла руки полотенцем, которое висело на ручке духового шкафа. Она повернулась к окну, но теперь смотрела не на свое отражение, а вглубь ночи.

— Я про другое, Алиса. Виктор Громов — человек, которого родной отец вышвырнул из дома. Изгнал. Сослал из столичного имения сюда, на юг, подальше от своих глаз, словно прокаженного. Он лишил его всего — наследства, положения, имени. А теперь… теперь он пишет с просьбой приехать в Москву.

Она повернулась к Алисе, и в ее голосе зазвенели нотки, которые Алиса уже научилась распознавать. Нотки человека, который пытался проанализировать и понять увиденное с точки зрения рационализма и логики.

— Я не говорю уже об этой странной реакции, — продолжала Лидия, — но разве он не должен был бы… радоваться? Ну, или хотя бы удивиться. А он… он смотрел на это письмо, как на депешу об объявлении войны.

Алиса пожала плечами. Она была проще. Она мыслила не категориями аристократических интриг, а простыми человеческими чувствами.

— Всякое бывает, — сказала она. — Людские взаимоотношения — очень сложная и странная вещь. У кого-то любовь до гроба, а у кого-то ненависть. У кого-то вообще и то, и другое одновременно. Я не берусь судить. Может, он просто не ожидал.

Лидия снова вздохнула. Она понимала логику Алисы, но ее собственный, аристократический ум, воспитанный на полунамеках, недомолвках и скрытых смыслах, искал более глубокую причину. Просто «не ожидал» — это было слишком примитивно для такого человека, как Виктор Громов. Даже для того нового Громова, которого они сейчас видели.

Она снова взяла тарелку, намылила губку.

— Все равно странно, — повторила она. — Я бы… я была бы рада наладить отношения с отцом, если бы он не был таким… таким…

Она замолчала, не найдя нужного слова. Губы ее сжались в тонкую, белую линию. Алиса увидела, как в ее глазах, отражавших тусклый свет кухонной лампы, блеснула влага. Она увидела, как дрогнули плечи Лидии. Ей показалось, что эта ледяная королева, эта неприступная аристократка вот-вот расплачется.

Но этого не произошло. Лидия сделала глубокий судорожный вдох, словно проглотила комок, застрявший в горле. Выдохнула. И продолжила мыть посуду.

Алиса смотрела на нее. На эту сильную, гордую женщину, которая прятала свою боль за маской безразличия. И в этот момент она почувствовала такое необъяснимое желание пожалеть Лидию за то, что та постоянно скрывает свои эмоции. За то, что она росла среди людей, где принято постоянно носить маски и фактически принадлежать не себе, а обществу. Ведь если покажешь себя настоящего — можешь быть забракован, пускай ты и аристократ.

Она подошла сзади, тихо, почти неслышно, и просто обняла Лидию за плечи. Неуклюже, по-детски, но искренне. Лидия вздрогнула от неожиданности, ее руки замерли. Она не отстранилась. Просто застыла, чувствуя тепло чужого тела, тепло простого человеческого участия, которого ей, видимо, так давно не хватало.

— А ты попробуй, — прошептала Алиса ей на ухо. — У тебя, по крайней мере, еще есть такая возможность. Пока еще не поздно.

Лидия шмыгнула носом. Тихо, почти беззвучно. Она слышала в словах Алисы не только совет. Она слышала горечь. Горечь девушки, которая свою возможность потеряла навсегда. И эта простая, железобетонная логика — «пока не поздно» — ударила Лидии под дых.

Да. У нее еще была возможность. У нее еще был отец. Неидеальный, властный, упрямый, но живой и, возможно, любящий. Где-то там, под слоями гордыни и аристократической спеси, но любящий.

Наверное, эта рыжеволосая и взбалмошная Бенуа была права. Определенно стоило попробовать, пока еще не стало слишком поздно.

* * *

Я вошел в свою комнату, прошел к столу и положил на него письмо. Белый прямоугольник на темной, полированной поверхности стола казался порталом в другую, чужую жизнь, в которую меня затянуло против моей воли.

Я не стал его перечитывать, потому что эти несколько слов без труда запоминались и так: «Сын… Нужно поговорить… Приезжай в Москву».

Просто слова. Но они, как ключ, открыли в этом теле ящик Пандоры, выпустив наружу рой чужих и довольно болезненных эмоций, которые я не мог контролировать.

Я скинул одежду, бросив ее на кресло, и направился в душ. Горячая вода хлестала по плечам, смывая усталость, но не могла смыть это странное, тянущее чувство в груди. Волнение, тревога, и что-то еще, чему я не мог найти названия.

Это не мое, — повторял я себе, как мантру, стоя под упругими струями. Это его прошлое. Его боль. Не моя.

Но тело не слушало. Оно помнило, и оно реагировало.

Выйдя из душа, я, не вытираясь, рухнул на кровать. Прохладные, чуть влажные простыни приятно холодили разгоряченную кожу. Я лежал, глядя в темный потолок, и снова, уже в который раз, попытался нырнуть в глубины чужой памяти. Не просто ждать случайных вспышек, а искать. Целенаправленно и методично.

Я закрыл глаза, сосредоточился. Я пытался найти его. Тот самый день. Тот самый разговор. Ту самую причину, которая заставила Андрея Ивановича Громова отречься от собственного сына и сослать его на край Империи. Спасибо еще что не в соляные копи или на урановые рудники.

Я искал, продираясь сквозь туманные, разрозненные образы, но целой картины сложить