Бродник - Денис Старый

Мне не верилось, что здесь будет сколь большой отряд. Зачем этим степнякам уходить в глухие леса и бродить по болотам, которых они и вовсе должны бояться?

— Тогда так… Бунтовать прекращаем. Все за работу. И если по возвращении узнаю, что кто-то залез в наш общий скарб или ещё чего натворил, то буду принимать очень жёсткие решения, — говорил я. — Изгнание без ничего! Это станет наказанием.

«Что равносильно смерти, » — подумал я, но не стал озвучивать.

Обвёл глазами всех присутствующих. Не заметил ни у кого невысказанного недовольства или несогласия с моими словами. Видимо, всё же сдулись лидеры протестного движения.

Репрессии? Наверное, наше общество ещё не такое, чтобы они были. Но то, что Власт перестанет получать больше благ, чем другие. Более того, паек уменьшу. Его жене стоило бы похудеть. Но наказывать нужно тогда, как все выдохнут и это скоро произойдет.

— Выход из поселения для всех свободный. Каждому уходящему выдам по две гривны серебром. Ну и еды на два дня. На большее не рассчитывайте, если кто собирается пешком пробираться через лес и болото в поисках своего счастья, — сказал я. — Кто украдет, то я скоро вернусь. Отправлюсь за вами и… не нужно творить безчиние.

Тут же прихватил всех, кроме побитого Мстивоя, которому и предстояло, если что присматривать за ситуацией. И отправился в ту сторону, где был взят половец. Тут же и Видана, сделавшего свой выбор и которую бабы боятся, пуще огня. Макар тут. Так что большинства у бунтовщиков нет. Они уже серая масса, не способная к бунту без поддержки будь каких лидеров.

Скоро пробирались через заросли, обходили болота, переступали через поваленные бревна. Старались идти тихо, но далеко не всегда это получалось.

— Вспоминай! — давил я на Волка, требуя от него вспомнить все обстоятельства, при которых они смогли в буквальном смысле застать без штанов половецкого воина.

— Говорю же, Голова, что видел ещё четверых, и точно там были две бабы. Остальных не рассмотрел, может так быть, что и нет их. Они все конные, и я телег не видел, — явно огорчившись на то, что вместо похвалы и восхищения парень получил взбучку, отвечал Волк.

Шедший впереди Лисьяр, как самый опытный лесник, поднял руку и сам присел. Тут же Лучан взвел арбалет. Приготовились к бою и другие. Постояли. Осмотрелись. И потом, полуприсядя, пошли вперед и немного правее. Скоро Лисьяр дал знак расходится в стороны. Пусть мы не оговаривали условные жесты, но все сразу поняли, что нужно делать.

Остановились у поляны. Сперва я увидел человека в одеяниях на манер половцев-кипчаков, ну насколько могу судить. А на вид мужик был, скорее, славянином: светло-русый, нос картошкой, как в будущем говорили «с рязанским лицом», определяя чуть ли не эталон внешнего вида русского человека.

— Замерли! — приказал я, перехватывая командование у Лисьяра.

Из-за дерева еще раз посмотрел на поляну. Мужик, будто бы тот зверь, ходил вокруг, вынюхивал и прислушивался. Складывалось ощущение, что он больше доверяет своему носу и ушам, чем глазам. Передвигался вполне бесшумно, уж точно не хуже меня. Но в этом навыке он уступал Лисьяру.

И будто бы нас заметил.

— Лучан, стреляй! — приказал я, и тут же из арбалета в сторону мужика устремился болт.

— Бдынь! — пущенный из арбалета боеприпас воткнулся в дерево рядом с мужиком.

Так и мыслили. Пока никого убивать я не собирался. И уже понятно, что половцы половцам большая рознь. И этому народу, в большинстве, приходится не многим легче, чем русичам.

— Разумеешь ли славянскую речь? — выкрикнул я, между тем выходя из своего укрытия.

Волк и ещё один человек, пришедший с Лисьяром, охотник Годун, направили свой арбалет и лук в сторону всего лишь одного половца. Или не половца вовсе.

Если весь сыр-бор, который случился в поселении, всего лишь из-за двух человек, один из которых был захвачен Волком? А, нет, боевитый подросток говорил еще что-то о женщинах.

Ну не из-за этого, конечно, или не только потому что половцы радом. У людей накипело. Но уже к градусу кипения подходит и моё терпение. Начинаю всё больше понимать, что играть лишь только в гуманизм — явно быть не понятым в этом мире.

— Речь славянскую разумею получше вашего, — сказал на чистом русском языке мужик. — Вы ли моего человека убили или забрали с собой?

— Сперва ты скажи, кто ты и что здесь делаешь? — спрашивал я, подходя метров на десять к мужику славянской наружности, но в кожаных штанах, по примеру того, как носят половцы.

Было видно, что он в годах, как бы не под пятьдесят лет, что для этого времени прилично. Но держался моложаво и взгляд не отворачивал, если только косил зрачками, выглядывая не лучшим образом замаскированных моих бойцов.

— Чего решил ты, что я буду тебе отвечать? — спрашивал мужик, при этом я уже чувствовал признаки его растерянности.

Это было бы объяснимо, если бы он оказался один, но из леса вышел ещё один мужик, держащий лук на изготове.

— Вот как! — усмехнулся я.

Вид вышедшего воина был грозный. Сразу понятно, что воин. Глаз зоркий, облачен в кольчугу, на поясе ножны от сильно изогнутой сабли.

— Разойдемся миром, незнакомый человек из леса, — уверенным голосом говорил мужик. — Отдайте нам взятого вами человека. Он живой?

— Дядька! — послышался звонкий девичий голосок.

Кричали издали, метров со ста.

— Дядька, я иду! — голос приближался.

Третьяк, напарник Волка, направил свой арбалет в сторону, откуда были звуки. Волк, стоящий рядом, тут же ударил по арбалету, но стрела ушла, в сторону, но все же.

Все напряглись.

— Отрок неразумный, — усмехнулся я, стараясь разрядить обстановку.

Необычайно любопытно было, кто же так кричит, ломится через ветки, чтобы оказаться на поляне.

— Дядька, я уже тут!

— Вот же неугомонная егоза, — пробурчал мужик, но в словах, кроме осуждения, ещё явно читалась любовь, и тревогу мужику уже не получалось скрыть.

Он посмотрел на меня: глаза были, я бы даже сказал, умоляющими. Ещё полминуты назад мужик смотрел на меня более решительно, явно демонстрируя, что без боя не дастся.

— Ты отпустил бы нас, добрый человек, — говорил мужик. — Я дам тебе три гривны, всё, что у